Геннадий Опарин - Выход тигра. Проект «ГиперСибирея»

Внезапно остановившись, Леший начал усиленно нюхать воздух вокруг, и Павел заметил, как у него на загривке встала шерсть дыбом. Подойдя к нему, он опустил луч света на тропу, и у него у самого зашевелились волосы. На рыхлой почве он увидел четкие отпечатки огромных лап медведя, каких видеть ему не доводилось, но самое страшное, что вода еще продолжала заполнять их, а стало быть, монстр прошел здесь только что, и, возможно, услышав позади себя шаги, затаился где-нибудь поблизости, наблюдая за ними со стороны.

Зияющая мгла холодом опасности и звенящей тишиной вновь окутала все вокруг, поглотив в себя все остальные звуки, ее можно было ощутить на себе, как липкий густой туман. Подобно радиации, беспрепятственно проникала во внутрь и студила кровь. Однажды Павел видел, как медведь яростной горой вскакивает из засады, сметая все на своем пути, и даже точный выстрел не может сразу его остановить. Медведь сперва умирает, а потом силы его покидают. У него лишь два смертельных места – мозг и сердце, величиной с ладонь, в которые не просто попасть в движении и невозможно в темноте. Другие раны лишь увеличивают его ярость. И чем медведь больше, тем он умнее и коварнее, за счет прожитых лет и накопленного опыта.

Понимая всю опасность сложившейся ситуации, Павел стоял со вскинутым ружьем, напряженно вслушиваясь и вглядываясь в ночной сумрак, но вся надежда у него сейчас была на Лешего, который бесшумно исчез в темноте. Вдруг совсем близко раздался захлебывающийся от злости лай Лешего, и тут же, в ответ, мощный гортанный рев потряс воздух, от которого невидимый зверек из-под ног Павла бросился с земли по дереву наверх, ища там спасения, и, обдав его ошметками сухой коры, испуганно затих где-то наверху. Между тем, шум от борьбы о треск ломаных сучьев впереди усиливался, лай уже от захлестываемой его ненависти переходил в конце на свирепое завывание, а ужасный рев хрипел от напряжения, словно медведю от ярости сводило скулы.

Терзаемый переживанием за лешего, и не зная, как ему помочь, Павел начал палить из ружья наугад в темноту, поверх их голов. Шум борьбы начал постепенно стихать, удаляясь все дальше, вглубь тайги. Он подбежал на место, где только что была схватка, и его взору, в свете фонаря, открылась жуткая картина. Полностью вытоптанная поляна с поломанными кустами и мелкими деревьями, на обломанных сучьях висели клочья черной и серой шерсти, колтыхаясь на ветру. Вздыбленная трава, как рваная кожа Земли, была беспорядочно разбросана вокруг. Вырванная с дерном и корнями чудовищными лапами, она обнажила зияющие земные раны, которые медленно наполнялись темной водою, как кровью. Леденящим дыханием смерти пахнуло на Павла.

Что было силы закричал он во тьму, подзывая Лешего к себе. Шум борьбы уже стих, и в наступившей тишине раздавался лишь рев удаляющегося медведя. С тревожными предчувствиями, Павел, не разбирая дороги, побежал в сторону стихшей схватки. Вылетающие из темноты ветки плетьми хлестали по лицу, но он не ощущал боли, продираясь вперед сквозь заросли и кусты. Сердце билось, словно колокол в груди, а воображение рисовало страшные картины. Пока ему навстречу не выбежал запыхавшийся Леший. Павел попытался его осмотреть, но Леший неуловимо вертелся вокруг него, еще разгоряченный схваткой с медведем. К счастью, на нем не оказалось глубоких ран, и, немного успокоившись, они побрели к избушке, два верных друга.

Вскоре они вышли на берег реки, и в лунном свете четко вырисовывались два силуэта: человека и волка, как много тысяч лет назад. Слева от них неприступно возвышалась зубчатая стена хвойного леса, на темном фоне которого белыми изваяниями выделялись стройные березки, словно обворожительные нагие девушки, манящие к себе из зарослей соблазнительно раскинутыми белесыми прелестями. С другой стороны, за рекой, расстилались мокрые луга, посеребренные росой и лунным светом. Они океанскими волнами переливались на ветру, а разбросанные по ним холмы, как океанские лайнеры скользили по их волнам в таинственные дали под бездонно-звездным небом, без конца и без края.

Словно грозными тучами и белыми облаками пронеслись над землей эры, эпохи и цивилизации. Отгремели громами войн, молниями злости, пролились дождями крови и слез, на всем протяжении гордо отсвечивая золотым блеском богатства и власти. Но, гонимые ветрами времен, унеслись прочь, растворившись бесследно в пучинах вечности. Своим примером, оставив назидание потомкам: надо верить лишь в то, что вечно, без начала и конца. Необходимо сохранить в себе священный огонь, пронести этот отблеск вечности через эпохи и тысячелетия, чтобы в конце длинного пути он засиял в тебе, как маленькое солнце, подарив блаженство истинного счастья и вечности. С легким сожалением лишь вспомнив о тех, кто встречался тебе на пути, но в угоду сиюминутным интересам задул свою свечу, погрузившись во мрак корысти, и бесследно растворился во мгле времен, как досадное недоразумение природы.

Вернувшись в избушку, Павел накормил Лешего мясом, и, когда он, сытый и довольный, растянулся на траве у входа, затопил печь, наблюдая, как веселые зайчики от огня забегали по бревенчатым стенам коморки. А он все еще находился под впечатлением промчавшихся лихой каруселью трагических событий, словно время, сжавшись в тугой клубок, посылало ему одно испытание за другим, проверяя на прочность. А сердце терзало предчувствие гораздо больших бед. Тревожное ощущение предположительности дальнейших испытаний витало в воздухе над ним, и никакая земная сила была не в состоянии их предотвратить, раз в действие вступал неотвратимый рок. Павел сознательно вступил на этот путь, чтобы разбить невидимые цепи дьявола, не в силах больше выносить духовного и нравственного глумления. Отбросив все сомнения, положившись на бога и судьбу, он сам дал знак высшим силам, что готов сыграть с судьбой в орлянку. Откликнувшись на его страстный призыв, они понесли Павла через горнило испытаний, чтобы понять, кто к ним обращается и зачем, прежде, чем дать ему шанс или вынести свой суровый приговор. Но он так же знал и верил, что если господь дает человеку мечту, он дает и возможность ее исполнить, даже когда, казалось бы, все карты биты.

В задумчивости отпивая горячий чай, Павел вспомнил про рюкзак ветерана. Достал его из-под нар, но тугой узел не поддавался, и пришлось разрезать тесьму ножом, после чего старый рюкзак, наконец-то, открыл свое сокровенное нутро. С волнением Павел запустил в него руку и нащупал там туго набитые целлофановые мешочки, отдающие металлическим хладом. Он стал вытаскивать их по одному на стол, и они таинственно мерцали в отсветах огня желтым блеском золотых самородков. Вскоре, семь аккуратно завязанных мешочков лежали на столе, в них еще чувствовалось тепло рук Николая Ивановича, жили его сокровенные чаяния и надежды, словно своим паденьем, он хотел возродить их в других, более сильных и молодых.