Геннадий Опарин - Выход тигра. Проект «ГиперСибирея»

В недоумении оглядывая голую вершину, он, осененный внезапной догадкой, подбежал к самому краю обрыва, но только сорвавшиеся камни из под его него, дождем посыпались вниз, на дно глубокого ущелья. За ущельем, на расстоянии трех метров, начиналась соседняя скала, куда, вероятно, и ушел от него медведь. Павел обессиленно опустился на самый край утеса. От высоты и обиды кружилась голова, и темнело в глазах, а восходящие потоки воздуха со снисходительной насмешкой трепали волосы, что, мол, возьмешь в горах с человека, три метра для него это бездна. Его сознание отказывалось верить, что все его усилия были напрасны, и зверь так легко ушел у него из-под самого носа. Он много пережил в своей недолгой жизни, но такого бессилья и позора – никогда!

Павел вскочил, и в поисках выхода, стал лихорадочно ходить вдоль обрыва. Его взгляд упал на одинокую сосну, чудом выросшую на уступе скалы, немного ниже ее вершины. Завораживающе красива была столь суровая картина жизни у бездны на краю. Чем-то он и сам был похож на эту сосну. И к Павлу пришло решение, отрезавшее ему все пути к отступлению.

Рискуя сорваться вниз, он по отвесному склону спустился на этот уступ, и, упершись спиной к скале ногами, надавил на ствол сосны. Она чуть качнулась, но устояла. Тогда он стал увеличивать давление, и бедная сосна, со стоном подавшись от родной скалы, начала все больше склоняться над пропастью. Ее корни лопались один за другим с омерзительным хрустом, как жилы, пока вершина сосны не коснулась противоположного склона, образовав хрупкий мостик над бездной.

Подавив в себе отчаянный крик всех протестующих чувств, Павел, прижавшись к стволу сосны, начал медленно ползти по ней на другой край ущелья, стараясь не смотреть на глубокое дно. При каждом его движении, сосна все больше раскачивалась сверху вниз, а позади раздавалось надрывное потрескивание рвущихся корней. Ломаемые им тонкие ветки, прощально кружась в паденье, таяли где-то далеко внизу. Но самое опасное таилось с приближением Павла к противоположному краю, где более тонкая вершина сосны, все больше прогибаясь под его тяжестью, могла не выдержать и сорваться в пропасть. Осторожно продвигаясь вперед, он подбадривал себя шуткой, что попасть в лапы разъяренного медведя немногим лучше самого долгого паденья. И когда уже под ним послышался угрожающий хруст ломающейся сосны, он успел ухватиться за край противоположной скалы, и тотчас почувствовал под ногами пугающую пустоту.

Сосна с отломленной вершиной, еще держась последними корнями за уступ, с размаху ударилась о свою скалу и рухнула вниз, тревожно махая в падении уцелевшими ветвями, будто еще силясь взлететь. Осиротевший уступ с каменной печалью сверху смотрел ей вслед.

Павел попытался подтянуться, но неожиданно большой кусок скалы покачнулся, и он повис над обрывом, беспомощно перебирая в воздухе ногами. До боли сжав на камне пальцы и из последних сил удерживаясь от паденья, он начал отчаянно карабкаться наверх, сперва используя скользящие по склону ноги, а после – навалившись на край скалы всем телом. С трудом выбравшись наверх, он ничком упал на холодный камень. Казалось, осколок скалы все еще продолжал переворачиваться вместе с ним в пропасть, а перед глазами, как в ускоренных кадрах, беспрерывной каруселью мелькали куски неба, скалы и ущелья.

Из кратковременного забытья его вывел грозный рык медведя. Вскочив на ноги и взведя курок, Павел оглядел незнакомую вершину скалы. Небольшую ровную площадку, на которой он находился, обступали беспорядочные каменные нагромождения, за каждым из которых мог прятаться медведь. Похоже, он попал в его потаенное логово. Увеличивая свободное пространство перед собой, Павел отошел на край площадки к одинокому кряжистому дереву, растущему перед самым обрывом, и застыл в напряженном ожидании зверя. Он понимал, что момент схватки настал, и теперь лишь изучающим взором вглядывался в каменные завалы, пытаясь предугадать, откуда последует нападение медведя. Но вокруг него слышалось лишь гнетущее завывание ветра меж застывших камней.

За одной из каменных глыб послышался подозрительный шорох и почти в тот же момент из-за нее с ревом выскочил медведь. Он быстро приближался к Павлу странными вихляющими движениями и мотая из стороны в сторону головой – не давал прицелиться. Трагическая развязка неотвратимо приближалась. Машинально сделав шаг назад, Павел прижался спиной к шершавому древесному стволу, выигрывая несколько мгновений для последнего выстрела. Расстояние между ними стремительно сокращалось. Перед самим столкновением, медведь, громоподобно взревев, вздыбился над Павлом во весь свой огромный рост. Нависая над ним черной горой, с раскрытой окровавленной пастью, он обнажил в свирепом оскале свои страшные клыки, и, обдав зловонным дыхание смерти, намеревался всей своей массой обрушиться на него с высоты. Этого мгновения Павлу хватило, чтобы произвести свой единственный выстрел, и, откинув в сторону ружье, он бросился вниз, между задними ногами зверя, чтобы не быть раздавленным в его железных объятиях.

В жестокой агонии, медведь, обхватив могучими лапами дерево, в неистовой ярости грыз ее древесную твердь, оставляя на ней кровавую пену, представляя в беспамятстве, что это и есть его ненавистный враг. Но неукротимый дух уже покидал его тело; и, еще сопротивляясь неизбежному концу, он, медленно оседая под собственным весом, оставлял загнутыми когтями глубокие борозды на стволе несчастного дерева, как кожу, сдирая с нее кору.

Могучий гигант не в силах был вынести своего падения к ногам заклятого врага, ничего для него не могло быть ужаснее осознания такого конца. И над горными просторами раздался последний, полный невыносимой боли и тоски, прощальный рев медведя, обращенный уже к небесам. Невыносимо было видеть, как тяжело могучий дух покидает могучее тело.

Павел застыл, не в силах сдвинуться, от подобного зрелища с места, потрясенный до глубины души его драматичным финалом. Ему, почему-то казалось, что медведь погиб не от огнестрельной раны, а от душевной боли, или разрыва сердца. Перед ним неподвижно черной горой лежал поверженный монстр, обнимая застывшими лапами ободранный ствол. Лишь ветер над ним шевелили высокую крону, да орел все так же кружил над наступившим безмолвием.

Медведь с высоты обрыва все еще, казалось, всматривался в распростертые внизу лесные дали, теперь навеки прикованный пулей к скале. Павел подошел к нему и закрыл глаза. Медвежий дух всемогущ, поэтому медведь никогда не должен видеть, куда уйдет охотник, иначе его дух будет везде преследовать своего убийцу.

Павел, в раздумье, бродил по вершине скалы, завороженный открывшимися его взору ландшафтами. Он словно находился на границе двух миров: с одной стороны лежали бескрайние лесные дали, от размаха и просторов которых захватывало дух, а с другой – уходили в поднебесье величавые горные вершины с замысловатыми лабиринтами ущелий.