Юлия Терехова - Хроника смертельной весны

– Доминик, здравствуйте, – послышался другой голос, такой же бесполый, но – более высокий. Первый он определил бы как тенор, а этот был скорее, фальцетом. Сейчас его назвали именем, которое он выбрал себе для работы в Ордене. Не все рыцари пользовались псевдонимами, но это не возбранялось.

– Здравствуйте, – выдавил он, глубже втягивая голову в плечи.

– Доминик, вы понимаете, почему вы здесь?

– Я… я… я не знаю.

– Неужели?.. – в голосе прозвучала плохо скрытая ирония.

– Я и правда не понимаю…

– Тогда мне придется вам кое-что напомнить. Например – ваш проступок двухмесячной давности. Вы помните, что натворили? Вы убили невинного человека.

– Я… помню, – Доминик задрожал.

– Метко стреляете, Доминик. Кто б мог подумать…

– Да… простите.

– Вам это сошло с рук. В ваше положение вошли и оставили убийство безнаказанным, так как сочли его несчастным случаем. Вы должны были чувствовать благодарность.

– Поверьте мне, я чувствовал! – воскликнул он.

– Но вы не остановились.

– О чем… о чем вы говорите?! – пролепетал он.

– Что вы натворили на кладбище?! – интонации фальцета стали резкими, даже визгливыми.

– Я… не знаю, как это произошло.

– Надеюсь, вы понимаете, что ваше нынешнее положение плачевно, не сказать более? – прямо спросил фальцет.

– Мне ясно дали это понять, – пробормотал Доминик. – Я готов.

– Боюсь, что вы до конца не представляете, что вас ждет. Око за око.

– То есть, меня замуруют заживо? – его голос дрогнул.

– Угу, – это «угу» прозвучало до странности мирно, вовсе не угрожающе и оттого он испугался еще сильнее.

– А вы чего ожидали?.. Око за око.

У него затряслись не только руки, но и колени. Он представил себе помещение в пару квадратных метров, холод, жажду и голод – словом, все, на что он обрек Антонину Сергеевну Сукору – немолодую воспитательницу детского садика. Но если б они только знали… если б только знали…

– Мы прослушали протокол порученной вам акции, – продолжал голос. – Потрудитесь объяснить, почему вы отступили от сценария.

Ему было нечего ответить, но даже если б он и нашел аргументы – как преодолеть судорогу, которая свела мышцы гортани и языка? Он не мог произнести ни слова.

– Вы не проинформировали осужденную о причине, по которой ее приговорили к заточению. Ни слова о детях, над которыми она издевалась. Вы не предложили ей покаяться. Скорее всего, она вообще ничего не поняла.

– Поняла, – прохрипел Доминик, наконец. – Уверяю вас, поняла…

– Даже если и так, – отрезал голос, – нарушение сценария недопустимо. Женщину приговорили к двум суткам заточения – ровно на столько, на сколько она запирала детей – без воды и еды. Вы изменили место акции, оставили ее в холодном склепе. На улице была минусовая температура. У нее не было шансов выжить.

– Да, – эхом откликнулся он.

– Никогда не поверю, что вы просто ошиблись, – в голосе прозвучала некоторая насмешка.

– Ошибся, – обреченно выдавил Доминик. – Просто ошибся.

– Пусть так… Тогда вам, наверно, будет любопытно, что чувствовала она, умирая от гипотермии… Знаете, как человек замерзает? Я вам расскажу.

– Не надо…

– Сначала человек начинает дрожать. Потом его руки и ноги постепенно теряют чувствительность. Потом он понимает, что не может двигаться. Потом он засыпает. И, если его не отогреть, уже не просыпается никогда. А если отогреть, то, вполне вероятно, придется отнять ему конечности, так как…

Неожиданно у него подкосились ноги, и он рухнул наземь: – Простите! – взмолился он в отчаянии. – Я не знаю, как это произошло, я был вне себя, когда представлял себе тех несчастных детей…. Простите…

– Мы понимаем, что вы чувствовали, – голос, казалось, чуть смягчился. Мужчине померещилось, что зеркала немного сдвинулись – и он, а вернее, его отражение, стало чуть менее жалким, чуть менее сутулым.

– И мы ценим таких преданных людей, как вы.

– Спасибо, – воскликнул он. – Спасибо!

– Тем не менее, – продолжил голос, – вам придется искупить свою вину. Исправить то, что вы сделали.

– Разумеется! Я готов!

– Вы слишком часто повторяете, что готовы… Насколько вы готовы на самом деле?

– Испытайте меня! Дайте мне шанс!

В зеркалах вновь почудилось некое движение: – Вы получите такой шанс. Но не надейтесь, что это будет легкий шанс. И если только мы узнаем, что вы проявили нежелание делать то, что должны….

– Нет, нет… Я все сделаю… Приказывайте…

– Молите бога, чтобы мы больше никогда не усомнились в вас…

Июнь 2013 года. Лондонский королевский госпиталь

– Поздравляю вас, доктор, – Грейс восторженно улыбалась, когда заросший и невыспавшийся начальник ввалился в кабинет. Всю ночь он провел в родильном отделении клиники, оттуда же позвонил ей с просьбой отменить утренние лекции и вот, счастливый, гордый, Булгаков принимал поздравления – Катрин родила сына. Роды продолжались десять часов и силы ее были уже почти на исходе, когда наконец малыш изволил появиться на свет. Булгакову не верилось, что кошмар позади, но он помнил каждое мгновение – или почти каждое…

… – Ничего удивительного, – акушер пытался успокоить издерганного Сергея, пока родильный зал сотрясался от страдальческих стонов миссис Булгак о ф. – Возраст сказывается, все же тридцать пять лет и первые роды… Не волнуйтесь, все будет хорошо.

– Родная, я с тобой, постарайся сосредоточиться, – Булгаков сжимал руку Катрин. – Все будет хорошо, просто слушайся врача.

– Ох, Серж, уйди, только тебя не хватало, – всхлипнула измученная Катрин, но только он поднялся, чтобы избавить ее от своего раздражающего присутствия, очередная схватка выгнула ее и она закричала: – А-а-а! Куда ты пошел, мать твою, иди сюда! – и вновь вцепилась в его руку, сжав с силой, которую трудно было заподозрить в тонких пальцах. – А-а-а!!!

– Уилл, да когда уже все это закончится?! – не выдержал Булгаков на исходе десятого часа. – Может, щипцы наложить?

– Это крайняя мера, – нахмурился акушер. – Пока все идет…

– Щипцы?!! – Катрин услышала их разговор вполголоса – она всегда отличалась острым слухом. – Щипцы? Вы собираетесь доставать ребенка щипцами?

– Родная моя, не волнуйся, – Булгаков вернулся к креслу и положил руку на ее мокрый от пота лоб. – Мы просто обсуждаем варианты.

– Булгаков, если ты это допустишь, я тебя кастрирую, – рявкнула она и вновь завизжала: – А-а-а!..

– Потуги, – сообщила сестра. – Кэтрин, тужься!!! Головка уже видна.

Жена теперь кричала, не замолкая, и от ее воплей у Сергея сдавило виски свинцовым обручем.

– Взгляните, Серж, – Уилл сделал приглашающий жест: – Ваш сын выходит.

Сергей машинально устремил взгляд на раскинутые ноги жены. Н-да… За двадцатилетнюю медицинскую карьеру он видел многое – раздробленные черепа, их содержимое, перемешанное, словно рагу, кровавое месиво вместо лиц – но от того, что теперь явилось его взгляду, у него потемнело в глазах и он пошатнулся. – Ух! – сквозь навалившийся мрак услышал он насмешливый приказ Уилла: – Нашатыря великому нейрохирургу!