Даниэль Клугер - Смерть в Кесарии

— Значит, она?

— Да, сказала, что муж в письме — последнем письме — велел ей сразу же по приезде связаться со мной. В случае, если с самим Розенфельдом что-то случиться.

— Ага! — Натаниэль подался вперед. — Значит, Розенфельд подозревал, что с ним может что-то случиться. А вам? Вам он никогда не говорил об этом? Не обязательно прямо. Не говорил ли он вам что-либо, что могло бы вызвать… ну, скажем, обеспокоенность?

— Нет. Я такого не помню, — твердо ответил адвокат. — Мы с ним говорили только о делах. И потом: напрасно вы думаете, что я виделся с ним очень часто. Это совсем не так. В этом он был типичным русским: крайне редко прибегал к моим услугам.

— Вы не консультировали его по делам компании «Интер»?

— Нет, никогда. Только по личным.

— Понятно… Вернемся к Галине Соколовой. — Вы разговаривали с ней только один раз?

— Да.

— И тогда же, во время разговора, вы ей посоветовали обратиться ко мне? Почему ко мне? Почему не в полицию?

— Обратиться к вам? — адвокат выпрямился и покачал головой. — Вы что-то путаете, господин Розовски. Честно говоря, я даже не подозревал о вашем существовании. До сегодняшнего дня. Я вовсе не рекомендовал ей обращаться к вам. Да и не мог этого сделать. Скорее, я бы действительно порекомендовал ей обратиться в полицию. Но, думаю, и в такой рекомендации она не нуждалась.

Распрощавшись с адвокатом — он сделал это довольно рассеянно, думая о своем, так что, не исключено, что Грузенберг немного обиделся, — Натаниэль сел в машину, но отъехал не сразу. Он вдруг почувствовал безумную усталость, скопившуюся за последние сумасшедшие дни. Настолько внезапную и настолько сильную, что даже минимальное усилие — такое, например, как поднять руки и положить их на руль — казалось просто невозможным.

Во время службы в полиции ему приходилось расследовать убийства не раз и не два, но в последние годы, став частным детективом, он почти не имел дело с тем, что на языке юстиции именуется «преступление против личности». Он вскрывал хитроумные обманы, выводил на чистую воду мошенников и аферистов, наживающихся на наивности своих сограждан. Хватал за руку вороватых продавцов и нечестных хозяев. Даже несколько раз улаживал серьезные семейные конфликты. Но ни разу не приходилось ему — со времени открытия частного агентства — сталкиваться с насилием и, тем более, убийством. Дело Розенфельда оказалось первым.

«И последним, — подумал он. — Похоже, у меня сдают нервы.»

Он вдруг вспомнил, как вот так же сидел в машине — несколько дней назад — у гостиницы «Мацада» — и наблюдал, как санитары с носилками, направились к белой машине с красной шестиконечной звездой. Странно, что тогда рядом не оказалось зевак, никто не остановился поглазеть на страшный груз, прикрытый пластиком.

Он вздохнул. Так быстро ушла в небытие его полицейская толстокожесть. Неправда, что люди легко и ко всему привыкают. Отвыкают они еще быстрее.

От меланхолии Натаниэля отвлек нахальный «форд-транзит», нервно и нетерпеливо требовавший уступить место у тротуара. Розовски повернул ключ зажигания и выехал, великодушно уступив ему место.

Почти автоматически управляя автомобилем, Натаниэль выбрался было за город. Состояние некоего шока, поразившие его в конторе Цвики Грузенберга, не проходило. Как же ему сразу не пришла в голову простейшая мысль о том, что звонок «Галины Соколовой» мог оказаться мистификацией. Более того, он, почему-то, вообще не подумал об этом. Такой прокол мог иметь лишь одно объяснение: зная о скором (или уже состоявшемся) прилете вдовы Розенфельда, Натаниэль подсознательно был готов к звонку от нее. А подсознание мужчины, как известно, своеобразно реагирует на звук грудного женского голоса с чуть завуалированными нотками страха, так что…

— Ладно, — пробормотал Натаниэль, — будем, как говориться, решать проблемы в порядке их поступления.

Взяв с правого сидения листок, расчерченный на квадраты, он вычеркнул слова: «Визит к адвокату», но вместо них крупно вписал: «Звонок Соколовой», поставил два восклицательных знака, подумал, добавил еще один и жирно подчеркнул.

— Вот так, — удовлетворенно произнес Натаниэль, полюбовавшись на эту работу. — А теперь… — он взглянул на часы и решительно повернул руль. Мысль о посещении «Байт ле-Ам», ради которого он, собственно, и позаимствовал в очередной раз машину помощника, почему-то, так и не пришла ему в голову, зато Розовски очень удачно вспомнил, что договаривался о встрече с вице-президентом компании «Интер». Правда, не на сегодня, а на прошлый четверг, но, в конце концов, Израиль — не Германия, и пунктуальность в число добродетелей его граждан как не входила прежде, так и теперь не входит.

— И, в конце концов, что такое три дня опоздания по сравнению с вечностью? — риторически вопросил Розовски. — Такой же нуль, как и три года, — ответил он, перефразируя знаменитую фразу гашековского героя о зауряд-прапорщике и величии природы.

Выйдя из машины и направившись к служебному подъезду, вывеска у которого гласила о том, что компания «Интер» находится именно в этом здании и, конкретнее, на четвертом этаже его, Натаниэль почувствовал легкое похлопывание по плечу.

Он обернулся.

— В чем… А, это ты, Зеев. Привет, как дела?

— Нормально, привет, Натан, — ответил Баренбойм. — Что ждем, что разглядываем?

— Архитектурные излишества, — буркнул Натаниэль. — Слушай, Зеев, не имей привычки неожиданно возникать за спиной. В следующий раз я тебя пристрелю. Ты хоть фильмы американские смотришь? Бах — а потом: о Ах, черт, ошибка вышла…».

Баренбойм засмеялся.

— Ладно, не пугай, — сказал он. — И потом: ты ведь не носишь оружия.

— Раз в год и палка стреляет, — мрачно сообщил Натаниэль. — А иногда не раз в год, а чаще.

— Все, сдаюсь, больше не буду… Как там дело Розенфельда?

— Никак, — ответил Розовски. — Я его больше не веду.

— Почему?

— Потому.

Немного подумав, Баренбойм осторожно спросил:

— У тебя неприятности?

— Наоборот, — Натаниэль широко улыбнулся. — У меня все замечательно. А у тебя?

— Нормально, — Баренбойм пожал плечами. — Нормально. Вот, хочу зайти к Левински.

— По делу?

— Да. Заранее договорился.

— Я знаю, — рассеянно заметил Розовски. — На той неделе, по телефону.

Баренбойм слегка растерялся.

— Верно, — сказал он. — Откуда ты знаешь?

— Что?… — по-прежнему, рассеянно переспросил Розовски.

— О том, что я договорился.

— Это я договорился, — пояснил Розовски. — От твоего имени. Извини, забыл тебя предупредить. Ты не обижаешься?

— Нет, — Баренбойм растерялся еще больше. — Я не обижаюсь, но…

— Вот и слава Богу, — сказал Розовски. — А то я бы очень неловко себя чувствовал, если бы ты обиделся. Я человек деликатный, ты же знаешь. А раз ты не обижаешься, то сейчас к нему пойду я, а ты пойдешь завтра.