Даниэль Клугер - Смерть в Кесарии

Натаниэль засмеялся.

— Все в порядке, дружище. Я просто задумался. Ты спросил меня о чем-то?

— Я сказал, что хочу задать Белле Яновской несколько вопросов.

— Задавай, — произнес Розовски безразлично. — Прямо в аэропорту, — он протянул руку и взял документы, привезенные инспектором. — Что это за список?

— Где? — Алон привстал, заглянул в лист. — А… список банков, пострадавших от грабителей. Вернее, список их обменных пунктов в разных городах.

— Ясно… — Розовски пролистал остальное. — Это копии? Или оригиналы?

— Конечно, копии. Оригиналы в Управлении.

— Можешь оставить мне?

— Оставляй, я для тебя копировал.

Натаниэлю приснился совершенно идиотский сон: будто из России, очередным авиарейсом «Эль-Аль», вместе с репатриантами прилетел мессия и явился в его агентство. Мессия был как две капли воды похож на Наума Бройдера.

— Женись, — строго сказал мессия голосом Нахшона Михаэли. — Сделай своей маме чуть-чуть радости.

— Скажи ему, скажи, — заявила невесть откуда появившаяся мать. — Мама для него уже никто.

— Мама, это не так, — отвечал Натаниэль, — но на ком же мне жениться?

— Это я тебе сделаю, — ласково пообещал мессия. — Я тебе дам невесту.

И в агентстве появилась Белла Яновская, с ослепительной улыбкой и револьвером в руке.

— Он согласен? — спросила она, обращаясь к мессии.

— Куда он денется? — ответил тот. — Он же знает, что если он не женится, то евреи не построят Третий Храм. А значит, моя репатриация не имеет смысла.

— А если женюсь? — спросил Розовски. Самое интересное, что он осознавал, что это сон, причем абсолютно нелепый, но, тем не менее, участвовал в нем.

— Если женишься на Белле, я поговорю с Яшей Левиным, и он нарисует твой портрет, — торжественно сообщил Бройдер-мессия. И добавил: — Бесплатно.

На этом месте сон стал уже совсем глупым, и Натаниэлю не оставалось ничего иного, кроме как проснуться. Что он и сделал.

В комнате было темно. Спросонок Розовски решил, что опущены жалюзи. Но через мгновение до него дошло: просто до утра еще далеко. Он щелкнул кнопкой настольной лампы. Часы показывали без четверти три.

Спать не хотелось. Он сел на постели, нашел пачку сигарет, привычно пробормотал что-то о вреде курения натощак и жадно затянулся дымом.

— Чертов сон… Мессия какой-то… Господи, что за чушь мне последнее время снится, — проворчал он.

Хотелось то ли есть, то ли пить. Он раздавил недокуренную сигарету в пепельнице и прошлепал в кухню. После невероятно душного дня холодные плитки пола доставляли некоторое облегчение.

Розовски с сожалением осмотрел почти пустой холодильник, со вздохом снял с верхней полки полупустую банку с хумусом — единственный съедобный продукт, остававшийся у него. Приготовил два маленьких бутерброда, стакан ледяного грейпфрутового сока. Подумав немного, достал из шкафчика бутылку «Кеглевич-Лимон», там еще оставалось граммов пятьдесят.

— Ну вот… — пробормотал он, наполняя высокую рюмку. — Будем считать, что это ранний завтрак. И выпьем за строительство Третьего Храма, — выпив водку, он откусил кусочек бутерброда. Легкое опьянение настроило его мысли на философский лад.

Говорят, что сон — особенно, тот, который запоминается — представляет собой мозаику воспоминаний различных событий. Что же, в таком случае может означать давешний сон?

Почему, например, именно Мессия, а не, скажем, вице-президент страховой компании «Байт ле-Ам»? Хотя да, этот Мессия говорил-таки голосом Нахшона Михаэли. А Мессия — это уж точно из-за Маркина. Нужно запретить ему читать всякую чушь в рабочее время.

— По-моему, только мы с Богом общаемся по-домашнему, — пробормотал Розовски. — Надо же — фантастический роман о приходе Мессии. Хотел бы я посмотреть на фантастический роман о втором пришествии Христа, написанный православным христианином. Или фантастический роман о Махди, принадлежащий перу кого-нибудь из наших двоюродных братьев. А мы — хоть бы что! — он покачал головой. — И что за идиотизм с этим художником, Яшей Левиным? Ну да, написал он портрет покойника… двух покойников. Где, кстати, эти портреты?

Он поднялся, прошел в кабинет. Походка была чуть неуверенной. Вернувшись в кухню, он положил оба портрета перед собой.

— Классная компания… Вернее, классическая. Питье на троих, — он попытался приставить оба портрета к стеночке, чтобы видеть глаза собутыльников. С портретом Ари это удалось сразу. С портретом Шмулика — нет, все время сворачивался в трубочку.

— Ну что ты, в самом деле, на ногах не стоишь… — сердито пробурчал Розовски. — Еще даже не пили. Берите пример с Ари. Крепко стоит, не то что некоторые… — он осекся. — Собственно, почему я сразу не заметил? Ну-ка… — он осторожно взял обеими руками портрет Розенфельда, приподнял его на уровне глаз.

В отличие от портрета Шмулика, этот был наклеен на планшет из очень плотного картона. Конечно, это мог сделать и художник. В конце концов, потрет Бройдера он рисовал в спешке, а тут…

Нет, вряд ли. Скорее, все-таки, бумагу на картон наклеил либо сам Ари, либо его супруга.

Натаниэль положил портрет на стол, задумался. Что-то такое было еще в письме. Что-то, о чем он сейчас подумал совсем по-другому…

Натаниэль отыскал в ящике письменного стола письмо Розенфельда, быстро пробежал его глазами, потом еще раз прочел с самого начала.

Ага, вот:

«…Портрет, как и положено портрету, отражает не только внешнее подобие объекта, но и сохраняет некую тайну его внутреннего мира…»

Натаниэль отложил письмо, снова взялся за портрет. Осторожно ощупал пальцами поверхность. Вытащил «японский» нож для разрезания бумаги и попытался отделить рисунок от планшета. Ему удалось это сделать достаточно легко и почти без потерь для бумажной поверхности.

Он внимательно рассмотрел изнанку рисунка, исписанную четким крупным почерком. Он сравнил с письмом. Рука Розенфельда. Сверху стояло слово «Ари». Дальше два столбика — какие-то названия. Розовски обратил внимание, что названия в первом и втором столбиках были одними и теми же. Различия заключались в цифрах, проставленных рядом с названиями.

— А ведь я видел нечто в этом роде, — громко сказал Натаниэль, и сам чуть испугался собственного голоса. — Да-да, — повторил он, чуть понизив голос, — видел, и совсем недавно. Где же?

Поднявшись на четвертый этаж, Розовски подошел к двери с номером 23. Под номером, по-русски и на иврите было написано: «Семья Бройдер. Шмуэль и Хана».

— Ну-ну, — пробормотал он, нажимая кнопку звонка. — Посмотрим, как жили счастливые молодожены.

После мелодичной трели за дверью послышались торопливые шаги, дверь отворилась. На пороге стояла женщина в голубых джинсах и легкой кофточке. Она с настороженным вниманием осмотрела сыщика. Розовски вежливо улыбнулся: