Татьяна Хмельницкая - Двое – не один, спуску не дадим

Впрочем, быть выдающимся и слыть весельчаком мало, необходимо ещё иметь в крови бесстрашие. Именно это качество выделяло Дадо из всех, и только оно помогло парню в двадцать пять лет стать заместителем начальника подразделения.

– Пригласишь войти или разрешишь вытащить тебя в бар?

Я покачала головой и поморщилась:

– Нет. Только не в бар. Проходи.

Я шире раскрыла дверь, а сама отошла с дороги. Дадо кивнул и длинная, густая чёлка, зачёсанная назад, свесилась на лоб.

– Я вижу, ты спала. Прости, что разбудил.

Дадо остановился посередине комнаты и после фразы развернулся ко мне лицом.

Свет, проливающийся ровной трапецией из коридора, точно прожектор высветил фигуру парня, заставив меня рассматривать торс, тёмные волосы, красивый подбородок, родинку над пухлой верхней губой. Воображение быстро слепило картинку склепа давно умершего человека – девушки, которое потревожил мускулистый археолог или авантюрист. Хотя…

Да, я умерла вместе с Ноном, а Дад пришёл ко мне на могилу. Зачем ноги топтать? Мне хорошо одной.

– Прими мои соболезнования.

– Спасибо. И ты мои.

– Вот уж не думал, что… Конечно, знал, что мы все умрём, но…

– Мне тоже не понятно: почему он. Ответа не найти – придётся смириться.

Дад кивнул и опустил взор. Мы немного постояли, собираясь с силами. Наконец, друг детства заговорил, словно извинялся за что-то:

– Глупо прозвучат слова, но поверь, я подбирал их всё то время, что готовился прийти к тебе… Какие-то показались приемлемыми и я записал их на лист бумаги, выучил…

Дад замялся, поджал губы, но его взгляд был красноречив. Я видела, что его мучила утрата, но говорить о Ноне, как об умершем Речер не желал. Впрочем, как и я. Догадывалась, что Дад должен был сказать мне, только помогать ему не собиралась – пусть выскажется.

Возникла пауза.

И вдруг на ум мне пришла мысль в отношении Луизы Граф, которую я не успела записать, находясь внутри потока ощущений, а не аналитического восприятия дела. Новую работу девушка нашла почти сразу же, стоило ей обратиться в Центр занятости населения. Там, в учебном центре, погибшая окончила трёхмесячные курсы, и овладела другой специальностью.

В характеристике с места учёбы в отдельном пункте были указаны награды, которые потерпевшая имела. Среди них оказалась одна: за кондитерское искусство. Нон заявлял, что девушка видела себя среди пекарей и кондитеров ещё со школьной скамьи, но почему-то поменяла работу. Напарник предположил, что должно было что-то произойти в жизни двадцатилетней Луизы Граф, чтобы она пожелала не только сменить работу, но и обратиться к гипнотизёру-нелегалу.

Да, я была полностью согласна с Ноном. И вроде бы догадка не вырывалась из контекста общей картины, но я не могла понять, почему именно обстоятельство смены работы меня так задевало – казалось соринкой в глазу? Может потому что непонятно в какое время девушка успела сходить к гипнотизёру? Три месяца – серьёзный срок для изменения личности. Вернее: внезапного изменения личности. Но сколько времени потребовалось до этого момента? Было ли решение обратиться к гипнотизёру-нелегалу скоропалительным или потребовалась куча времени для вынашивания этой идеи?

Нет, точно нужно как-то получить раскладку психологического состояния Луизы! Но от дела я отстранена. Вот ведь, что значит: не везёт! Как с этим бороться?

Начальник нашего отдела решил, что это интересно, но путь в Никуда, потому мы сосредоточились на другой версии: списки с кодами блокировки оказались у преступника случайным или насильственным образом. Мы сосредоточились на этой постановке вопроса, потому искали среди трупов или пропавших без вести людей, обладавших в той или иной степени телепатическими и гипнотическими способностями.

Но возможно, Нон решил перепроверить историю Луизы Граф и отыскал некую нестыковку фактов; эпизод, решивший судьбу девушки; или конфликт, имевший место быть? В противном случае, для чего копировать документы по следствию, если оно давно передано в другую службу?

Непонятно, правда, почему следственные мероприятия теперь проводит Комитет собственной безопасности, но им виднее, какие преступления касаются их подразделений, а какие – нет.

Я снова искала подсказку ссылаясь на Нона. Беда! Я не готова самостоятельно думать, но придётся. Нужно не забыть и написать вопрос в общей таблице.

– Анна, – наконец, решился продолжить Дад, – дело, которое вы вели с Ноном, передали в специальную службу Комитета собственной безопасности. Но я знаю, что ты не остановишься: будешь копаться в нём снова и снова, пока не отыщешь убийцу. Ты, как и я считаешь, что гибель Нона связана с последним расследованием. Он был моим другом, и я хочу заняться распутыванием преступления с тобой.

Дад, Нон и их мальчишеские дела – так уж повелось с самого начала. И я мирилась с таким положением вещей всю свою сознательную жизнь.

Они попали в Орден почти одновременно – с разницей в несколько дней. Их кроватки в отсеке номер «семьдесят» находились рядом, как потом и места в столовой, игровой, в спортивном зале, школе.

Мальчики держались вместе всегда. Впрочем, в четыре года привычки пришлось менять. Нон плакал в мальчишечьей спальне, зарывшись под подушку и одеяло, пока не рискнул прийти ко мне и сказать о том, что мы неразлучны с этого момента. Но никто не знал, что сразу после ухода дуала ко мне заявился Дадо. Ему хотелось посмотреть на девочку, которая своим рождением нарушила их дружбу.

Тогда, тёмной ночью я увидела в дверях красивого мальчика с чёрными, как смоль волосами и родинкой над губой. Ребёнок подошёл ко мне и, не говоря ни слова, замахнулся для удара или пощёчины. Я инстинктивно зажмурилась, втянула шею в плечи, но ничего не происходило довольно протяжённое время. А потом почувствовала лёгкое касание пальцев к щеке и вздох – тяжёлый, протяжный.

Когда я открыла глаза паренька и след простыл. Мне осталось только скользкое ощущение страха. Со временем скованность в компании Дадо прошла – он умел рассмешить любого, но я не могла простить мальчику, а теперь и взрослому мужчине, того испуга тёмной ночью.

Ха! Даже сейчас я интуитивно пыталась защититься от Дадо, так и не захлопнув входную дверь. А он чувствовал мою напряжённость потому, мне кажется, и встал в пучок света.

– Что ты мне на это ответишь, Анна?

Анна – он называл меня так, сколько себя помню. Только по-взрослому и никак иначе, даже в моменты весёлых вечеринок и тяжёлых переживаний.

– Я не-е-е…

Отпустила дверь – она медленно закрылась. В комнате воцарилась тишина и полумрак, рассеиваемый светом голографической уличной рекламы. Память снова подкинула мне эпизод с замахивающимся на меня ребёнком, только в ту ночь свет простирался от луны, заполняя комнату почти целиком и дотрагиваясь до моей кровати.