Антон Шаффер - Круги на воде

– Перед смертью дед просил найти вас, – сказал Олег.

– Вот как?.. – Палин потер лоб узкой ладонью, что позволило Олегу рассмотреть несколько перстней на его длинных пальцах.

– Я писатель, – продолжил тем временем Олег. – И я здесь…

– Вы здесь не только потому, что вас об этом просил Сергей Тимофеевич, – закончил за него Палин. – Верно?

– Верно.

Палин улыбнулся, и эта улыбка очень понравилась Олегу. Было в ней что-то успокаивающее, словно Палин ощущал волнение, поселившееся у Олега в душе.

– Садитесь, Олег, – Палин указал на диван. – Садитесь и рассказывайте.

И Олег рассказал. Рассказал все – от начал до конца. С того самого момента, как к нему попала в руки попала брошюра со странным названием 'Трехкружие'. Закончил свой рассказ он эпизодом покупки газеты и чтения статьи, разоблачающей Палина как сектанта и главы 'Черного Солнца Востока'.

Палин слушал внимательно. Иногда кивал, иногда просто смотрел на Олега понимающими глазами, давая понять, что рассказ его более чем интересует. Олег же постоянно ловил себя на мысли, что все им рассказываемое особой новостью-то для старика не является.

– Ну вот, примерно так, – закончил Олег. – Что скажете?..

Вместо ответа Палин кивком указал на лежавшие рядом с Олегом номера 'Сим Шалом' и спросил:

– А вы что скажете?

– Мне нечего сказать, – немного раздраженно ответил Олег, ожидавший хоть какого-то объяснения всего с ним произошедшего.

– Ладно, – согласился старик. – Тогда слушай. Рассказ будет длинным, но многое вам объяснит…

После того, как начались первые допросы в особом отделе, буквально через несколько дней на фронт приехал уполномоченный из Москвы. Это был статный офицер государственной безопасности, явно много повидавший на своем веку. Почему для разговора о случившемся он выбрал Эдуарда, сам вызванный так и не понял. Похоже, это было чистой случайностью.

– Рядовой Палин, – отрапортовал Эдуард войдя в избенку, в которой на тот момент расположился особой отдел армии.

– Присаживайтесь, – офицер указал на табурет, а затем представился:

– Смолин Юрий Андреевич. У меня к вам есть несколько вопросов.

Вопросы оказались весьма общего порядка и касались, большей частью, личности убитого офицера. Смолин расспрашивал, при каких обстоятельствах он погиб, что говорил и так далее. Эдуард отвечал честно, пытаясь вспомнить мельчайшие детали последних минут жизни офицера. Беседу Смолин вел мягко, интеллигентно, что резко контрастировало с методами допроса применяемыми к Эдуарду ранее. В самом конце Смолин спросил:

– А как вы, товарищ Палин, лично относились к старшему лейтенанту Новикову?

– Мне всегда казалось, что он порядочный человек, – ответил Эдуард.

Смолин посмотрел на него немного странным, как показалось Эдуарду, взглядом и сказал:

– Думаю, Илья Ильич был о вас точно такого же мнения.

Он подошел к Палину, пожал ему руку и разрешил быть свободным…

Константин Николаевич Жмыхов уже второй час к ряду пересказывал своему брату содержание романов Олега Крита. Брат слушал внимательно, иногда задавал пояснительные вопросы, но большей частью не перебивал, пытаясь вникнуть в хитросплетения сюжетов.

Когда пересказ второго романа был закончен, Жмыхов взял небольшую паузу для раздумий, во время которой брат Константин нервно подергивал ножкой, ожидая то ли пощады, то ли кары. Дождался.

– Сейчас он пишет чего? – хмуро спросил капитан.

– Пишет, – отозвался младший брат. – Новый роман ждет вся литературная общественность…

– Так уж и вся? – зло съязвил участковый.

– Ну… – протянул Константин. – Многие…

– Ладно, – решив не психовать, ответил Жмыхов-старший. – О чем пишет, знаешь?

– Никак нет. – Константин понял, что высокий штиль может брата все же вывести из равновесия, а потому скоренько поправился: – Нет, не знаю.

– Что ж, – усмехнулся капитан,- такой поклонник и не знаешь?

– Понимаешь, – начал оправдываться младшенький, – Крит никогда не раскрывает заранее интригу своей будущей книги. У него даже сайта своего в интернете нет.

Имидж такой.

– Имидж, говоришь? – напрягся Жмыхов. – Сейчас по морде вмажу, будет тебе имидж!

Константин вжался в стул и приготовился закрывать лицо руками, чтобы хоть как-то смягчить удар.

– Да не бойся. Не обижу, – смягчился капитан. – Пошутил.

– Эхе-хе-хе, – то ли заблеял, то ли засмеялся Константин, ужасно напоминая в ту минуту актера Яковлева в роли царя Грозного в небезызвестном фильме режиссера Гайдая. 'Идиот', – подумал Жмыхов, но вслух сказал:

– Пользы от тебя, что от козла молока. То есть никакой. Вали отсюда.

– Слушаюсь.

Константин вскочил со стула как ошпаренный и попятился к двери, затравленно глядя на старшего брата, который, впрочем, потерял уже всякий интерес к своему родственнику, и сидя за столом, безучастно смотрел на стену напротив, на которой ровным счетом не было ничего, кроме следов от пары прибитых комаров.

Как только дверь за братом закрылась, Жмыхов выругался матом, сам не понимая зачем, и принялся, в силу возможностей, анализировать полученную информацию и сопоставлять факты.

По его раскладам получалось, что вина Олега практически была доказана. Во-первых, и это было самым главным в умопостроениях капитана, Вязенский-Крит сам себя выдал, спросив у него про кражу книг. То, что это произошло до самого факта кражи, Жмыхова совершенно не смущало, так как по его разумению Олег таким образом, возможно, что называется, прощупывал почву.

Следующий факт, явно свидетельствующий против Олега, состоял в том, что он был писателем, а, следовательно, книги его интересовали в плане профессиональном.

Из рассказов брата Жмыхов понял, что писал Олег до последнего времени про каких-то чеченцев, похищавших людей, а, следовательно, в бандитской тематике разбирался.

Жмыхов до конца не был уверен, сам ли Олег брал квартиру Смолина или нет. Ясно было одно – в сообщницах у него была некая баба по фамилии Дольская. Хотя какая там к черту Дольская. Назваться она могла как угодно, хоть богоматерью. А парнем мог быть и сам Вязенский… Но вряд ли, с другой стороны – не до такой же степени он простофиля, чтобы самолично идти на дело и при этом даже не пытаться скрыть свое лицо, живя в паре кварталов от жертвы. Значит, подельники.

– Надо брать, – сказал сам себе капитан, и рука его автоматически потянулась к кобуре.

Французы, в массе своей, выглядели подавленными и деморализованными. На князя Вязенского они смотрели без ненависти, но в их глазах князь читал боль от поражения, принесшего им это унижение русско-прусского плена.

– Comment allez-vous? – спросил он у одного из пленных.