Олег Ярков - Слева от Азии

– Значит, знаешь…. И что думаешь делать?

Я мог бы ответить на этот вопрос так, как ответил мне Валера, но разглагольствовать о Нострадамусе просто не было настроения.

– Откуда мне знать, что делать…. Я здесь по приказу Лесника. Говорите вы мне, что надо делать.

– Что делать.… Сначала за стол, думать потом будем. Выпьете?

– Не то настроение.

– Это точно, это точно… приятного аппетита.

Разговор не клеился. После застолья нас попросили подняться наверх и подыскать себе развлечение самостоятельно.

Через окно нашей комнаты я увидел, как Петрович с Лёхой сели в машину и куда-то уехали. Тут же без стука в дверях комнаты появился парень в шортах и наплечной кобуре. Босиком.

– Вова. Здрасьте. Пардон. Без стука. Завтра, в восемь утра уезжаем. Из дома никуда. Пока.

Дверь закрылась. Вот так ёмко и немногословно мы получили информацию обо всём, что нас ожидает в ближайшее время. Заодно и познакомились.

– Деуки, я уоука, – передразнивая детсадовского и картавого знакомого, неизвестно для чего вынырнувшего из памяти, громко сказал я.

– Я слышу, – из-за двери прокричал Владимир.

Нам стало смешно и очень неуютно. Нас уже охраняли с оружием у дверей нашей комнаты.

– Что твоя интуиция на этот раз тебе говорит?

– Мне здесь настольно неприятно находиться, что пальцы холодеют. Ты, кстати, не обратил внимания на Петровича? Он себя так вёл за столом, как будто он чем-то разочарован, а не расстроен по поводу Лесника. Не заметил?

– Вроде нет. Мне, пожалуй, снова проконсультироваться надо. С Валерой. Я на улицу выйду и позвоню.

– Чтобы Вовка не слышал?

– Лесник куда-то перегнал все деньги. Все, понимаешь? Всю бандитскую кассу. Но, ни в одном разговоре Петрович и Чехия вместе не упоминались ни разу. Мне кажется, что нас должен был кто-то другой встречать. И не знакомый нам. А вот с этим всем, – я почти театрально обвёл рукой нашу комнату, – ну не входит здесь вилка в розетку. Особенно если эта вилка в шортах и в наплечной кобуре.

– Но ты ведь к тем деньгам отношения никакого, правильно?

– Правильно. Но получается так, что это понимаем только мы с тобой. Ладно, пойду в Смольный позвоню.

В коридоре второго этажа, на стуле, видел Вова. Он повернул голову в мою сторону и состряпал вопросительную мину. Я сделал вид, что не понял смыла его гримасы, и начал спускаться по лестнице на первый этаж.

– Ты куда?

– Туда.

– Зачем?

– Я арестован?

– Нет… я просто….

– Вот и славненько. Скоро буду.

Такая вот охрана. Практически домашний арест. Нас для этого привезли сюда за две тысячи километров от дома?

Выйдя со двора на пешеходную дорожку, я повернул направо по улице и прошёл метров тридцать. На таком расстоянии подслушать меня в прямой видимости не удастся. Ещё раз оглянувшись, я набрал номер.

– Ну, чего?

– Валера, кто меня в Чехии должен был встречать?

– Не знаю точно. Кто-то из наших. А что, не встретили?

– Встретили. Петрович.

– Кто?!

– Ты слышал кто. Эта встреча тихонько переросла в мой домашний арест. Я для этого сюда ехал?

– Петровича там не должно быть! Он же в Питере по делам…. Та-ак! Начало положено. Он там один?

– Нет. С ним ещё двое – Лёха и какой-то Чистюля Вова.

– Ты не перепил, братик?

– Я сегодня не пил.

– Если не пил, то мели чего не надо. Чистюля вместе с Зеней до сих пор пылью опадают на землю.

– По-моему, Чистюля уже опал на землю и материализовался. Он живой и с пистолетом под мышкой.

– Тогда… что же получается? Петрович и Чистюля,… а что это за Лёха? Серьга в виде крестика в левом ухе есть?

– Есть.

– Сука, засада! Твою дивизию!!! Это что же… они при делах, что ли? А с тобой…. Сука. Я же здесь один, ни выйти, ни хрена. Стоять! Я не всё понимаю…. Аж жарко стало. Не могли же она так с Лесником, а? В голове не укладывается. Это точно Чистюля? Ну, сучий мир!

– Я понимаю, что ты расстроен. Что надо делать? Ведь ещё какие-то деньги где-то участвуют в этом сценарии

Что за деньги, где они и каким боком я к ним прилеплен?

– В голове не укладывается… деньги…. Да пошли они в жопу, те деньги! Ты прикинь, что произошло. Подлее ещё никто не выделывал! Деньги…. Там что-то такое, типа всё бабло за студию и ещё доля Лесника, которую он имел помимо общака. Деньги на его и твоё имя лежат. Где – не в курсе. Лесник только сказал, что ты способный и сможешь их получить…. Да иди ты со своими деньгами! Тут мерзость такая идёт, а ты про деньги! Иуды козлиные!

– Зря Иуду ругаешь, он не предатель. А те деньги и мне не нужны, только деньги это – часть игры, которую Лесник в одиночку придумал. Сечёшь?

– Ни хрена я не секу. Ты, это, вали оттуда, от Чистюли и Лёхи с Петровичем. Теперь понимаю, зверьё это. Вали!

– Куда? В этих городках даже такси нет. Вали….

– От гадство! И я не могу в глазки им посмотреть…. Короче так. Давай договоримся. Купи карту. Следи, куда и как будете ездить. Когда я позвоню, назовёшь город, который от того, где ты находишься, будет в пятидесяти километрах строго на север. Понял? Я тогда пойму, где вы. И время. Будешь добавлять семь часов к текущему времени… хотя, на кой хрен мне это время? Короче, понял? Как здесь устаканится, я к тебе прилечу. А ты постарайся свалить отсюда, то есть оттуда, понял? Ох, и времена настали!

– Про карту я понял, свалить попробую, но игра здесь не простая, и сваливать мне будет тоже не просто, скорее всего, нас двоих одновременно не пустят погулять. Сейчас я вышел на улицу, а жену Вова стережёт под дверью. Так что….

– Да, это я понял. Держись любыми путями, я за тобой примчусь. И за ними тоже.

– Ладно, тогда пока. Следи за Лесником.

– Пока.

Я не перестаю удивляться Валере, вернее тайне сегмента его характера, который так подвержен удивлению. С точки зрения современного человека – что произошло такого, что может вызвать удивление? Ожившие мертвецы? Ну и что? Это не киношная страшилка, это реальность нашей страны. Это вульгарное, в переводе с латыни, простое, обычное предательство. И всего-то. История мира вообще и страны в частности, как новогодняя ёлка, украшена предательствами и изменой в лучших её проявлениях. Но вот что самое паскудное, воспитанное на подобных явлениях, каждое новое поколение добавляет и разукрашивает вышеупомянутую ёлку, всё более циничными и всё более извращёнными способами измен, начиная с бытовых и кончая государственными уровнями. Людям не стоит меняться к лучшему – это хлопотно и не выгодно. Технический уровень в мире ежесекундно растёт, а человеческий с такой же скоростью деградирует. Это плохо или хорошо? Это никак. Это факт. Это чрезвычайно выгодная ситуация для власти. Это такой редкостный подарок для неё, что она, власть, управляя людьми сообразно ситуации с уровнем мерзопакостности в обществе, автоматически становится лидером по подлости, по проявлению гадости в человеческой натуре и, как обязательное условие при приёме во власть – предательство. В этом и сконцентрирована основная мысль греческого афоризма – «Ничто человеческое мне не чуждо». В разговоре с одним знакомым об этих нюансах человеческих отношений, он высказал не очень оригинальную мысль о том, что с подобными людскими пороками у северного соседа тоже полный порядок. Поэтому не стоит ругать «кохану и самостийну». Логики в его словах столько же, сколько и в молотке. Давайте ровняться на всемирную гадость и мерзость, поскольку иметь совесть и другое гадкое чувство, часто повторяемое масоном-евреем Лениным – честь, не есть достойным Хомо президентус, Хомо премьерша-министрус и Хомо депутатос. Великая эпоха Хомо из власти над остальными Хомо из низов при безразличном отношении друг к другу и позволяет буйно колоситься всему, что вызывает удивление у Валеры. Зачем выделяться благородством и порядочностью? Ещё ненароком обзовут не престижным и даже обидным именем Христос. Лучше быть такой же гадостью, как остальные. И среди такой же гадости гадостью и выделяться. При этом делать виноватым северного соседа и кивать в сторону дурной наследственности. А сами что? А ничего. Или ситуацию с людскими пороками изменит новый Моисей, или всё так и останется. Навсегда. Мы дожили себя до состояния стабильного ухудшения ситуации. Мы с усиливающимся рвением ложимся под любого начальника, чтобы иметь возможность пройтись по трупам своих соплеменников. Изменять слову и друзьям, ради выгоды в десять гривен, или в сомнительном превосходстве перед тем же копеечным начальником, а потом потратить сотню гривен на благодарственную признательность и потерять друзей. Вот это у нас в крови, это уже основа национальной политики во внутреннем и внешнем её проявлениях. Это, как говорят литературные критики, красной нитью проходит через всю историю страны. Историю измен, предательства и поиска любого, пусть самого хренового начальничка или возвеличенного сомнительным путём самозванца, под которого надо лечь. Вот это основа мировоззрения и воспитания нации в целом. И, как следствие, каждого отдельно взятого члена и членши этой нации. Стоит ли удивляться сегодняшним отношениям между людьми, если у всей нации на памяти нет ни одного, по-настоящему, героя? Разве что благородного поведения бандиты и грабители. Нет даже придуманных, или киношных героев, которых бы ставили в пример. Есть только такие, какие есть. То есть никакие. Чему Валера удивляется? Измене своих собратьев по бандитскому оружию? Пусть он посмотрит широко распахнутыми глазами на всю нашу страну и повесится от огорчения. Удивительно не то, что измена совершена у него под носом, а то, что она так редко им замечаема. Это Валере надо удивляться, а не тому, что его удивляет произошедшее. Всё это и есть частичкой того ада, о котором все говорят и все боятся. Но в будущем. И почти никто не осознаёт, что большего ада, чем созданный сегодня своими же поступками, просто не может существовать где-то там и когда-то потом. В этом условном делении будущности на ад и на рай, нам, скорее всего не грозит увидеть последнего. В чём живём, в том и останемся.