Андрей Куц - Чудовище внутри меня

Я его не притеснял, и зачастую все моменты зарождения очередного на него наезда проходили мимо меня – видишь только уже начатый процесс или его последствия. Особенно жалко Романа не было.

И вот, только-только от меня отошли ребята, подходит Роман:

– Борис, дай и мне. Хоть что… ну дай… – И как-то шально заглядывает в глаза.

Не понравился мне этот взгляд, да и стало мне его жалко. Пускай порадуется, думаю, а то, что он видел в жизни хорошего? Как в семье – не знаю, а в школе, так это точно – одни неприятности.

Я выбрал из остающихся разноцветных бумажек на треть оборванную зелёную трёхрублёвку. Но тут во мне что-то как будто щёлкнуло. Я отвернулся от него, пошарил в собственных сбережениях и достал чистенькую красную десяточку, такую, что оближешь пальчики, м-а!

– На, – говорю, – держи. – Протянул, а он смотрит и не берёт. Не верит, что ли? Никак не разберу. – Бери, – говорю, – это тебе. – И тыкаю цветными бумажками ему в грудь.

Он подчинился, и, лишь только коснулся их, затрясся, затрясся весь…

Я, наверное, в тот момент даже побледнел – так я испугался.

Его колотит, глаза закатились, пальцы зажали деньги намертво! И я держусь за них, не отцепляюсь, оглушённый такой реакцией. А он стал медленно оседать на землю – рот приоткрылся, кончик языка высунулся, а зубы мелко-мелко дрожат.

Я опомнился, разжал пальцы – и Роман опустился на землю, словно бесформенный куль: ноги подобрались под него, голова склонилась, туловище отвалилось – цифрой «2» сел и затих.

– Что это с ним, припадочный, что ли?

– Эпилепсия.

Начали говорить подошедшие старшеклассники.

Образовалась толпа. Все раззявили рты – любопытно, необычно. Кто-то переглядывается, не зная, что делать. Кто-то знает, но ему боязно проявить инициативу. Да и Ромка же это, Садов – это , сами знаете, такого раз тронь, потом не отмоешься во век! – как в прямом, так и в переносном смысле. А всё больше стоят зеваки. Глазеем, значит.

Никто из учителей подойти не успел. Они, пожалуй, даже не увидели, что образовалась толчея.

Роман вдруг дёрнулся и, как бревно, повалился набок. А, как коснулся плечом земли, так сразу же очнулся и бросил под себя руки, как бы предупреждая падение, которое к тому времени закончилось. Он перевернулся на живот. Тяжело, задом вверх, опираясь на ноги и руки, поднял себя, выпрямился. Секундочку постоял, посмотрел на деньги в руке, обвёл всех потрясённым взглядом и, волоча всё ещё нетвёрдые ноги, прошёл сквозь толпу – надо думать, что пошёл домой: в том направлении он обычно уходил после школы.

Мы постояли, наблюдая, как он удаляется, и стали расходиться с таким чувством, словно оказались свидетелями настоящего несчастного случая или серьёзного происшествия.

В тот день Романа Садова больше не видели.

Его портфель, с разомкнувшимся замком и высыпавшимися книгами, лежал позабытым под лестницей, – по-видимому, его кто-то туда отфутболил, негодуя, что этот грязнуля Садов привлёк к себе всеобщее внимание таким изощрённым образом, умудрился отчубучить такой замысловатый номер!

Обозько всё сидел и курил огромную сигару. Я же свою отложил, более не в силах сносить дыма, скребущего горло, обжигающего лёгкие, – аккуратно растолок горячий кончик в хрустальной пепельнице.

В детстве мы с ним не были близки: учился Обозько в параллельном классе, и по-настоящему наши пути ни разу не пересекались. Но мы хорошо знали друг друга в лицо. А общий город, один год рождения, соседние классы, одна школа, общие знакомые – нас объединяли и роднили.

Перипетии той давней сутолоки вокруг царских денег не преминули коснуться и Обозько. Ему тоже – через пятые руки – достались две купюры. Они долго хранились у него в укромном месте, так же как у меня. Мы доставали их и с воодушевлением рассматривали – изумлялись старому казначейскому билету.

– Да-а, – протянул Обозько, – знавал и я заботу доброй, несчастной Фроси. Несмотря на то, что наш дом был далековато от вашего, бывало, что и мы промышляли мелкими издёвками и насмешками над этой бабулькой. – Он жевал кончик сигары. – Хотя она была не так уж стара. А? – Вскинувшись, дёрнув головой, добавил он, обратившись ко мне.

– Пожалуй. Под шестой десяток, никак не больше.

– Вот что с людьми делает жизнь… а мы ведь думали, что она полоумная старушенция. Ей от нас порой доставалось. Но она нам всё прощала, а может, так скоро забывала… и всё норовила накормить нас пирогами или зазвать на чай с вареньем, а то совала какие-то шапочки, варежки, шарфики. Помнишь?

– Я долго носил зелёную спортивную шапку, ею связанную. Мать настаивала, чтобы я надевал её, чтобы порадовать добрую Фросю. Ефросинью.

Наконец Обозько отложил сигару и занялся приготовлением напитка, который он назвал «Оранжерея», и обронил ненароком куда-то в сторону, в пространство:

– Ты всерьёз вздумал взяться за случай с Романом Садовым? Ты хочешь основательно покопошить-пошуровать в нашем гнезде?

Он резал грейпфрут и на меня не смотрел.

– А что, у вас, действительно, гнездо?

Он исподлобья воззрился на меня. Его игривые глазки усмехались – в их коричневой глубине не ощущалось никакой тяготы.

Навесив на стаканы красноватые кружки грейпфрута, Обозько подал мне коктейль.

– Ну, в общем-то, да, – сказал он. – У нас небольшой город. Мы должны держаться вместе – защищать себе подобного. Время, сам знаешь, не простое, а в не столь давние времена было куда хуже, в общем, не просто. Так что… мы привыкли, срослись. Ты же спец по таким делам – должен понимать. В основном тогда, в не столько давние, сколько смутные времена и сложилась внутренняя ячейка – сообщество знающих, умеющих, понимающих, ценных в своём роде людей. Ты думаешь, мне было легко поднять и удержать такое дело как мои «Ключи»? Ох, как непросто. Ко многим пришлось подыскивать подходы. Хорошо, что в подобной сфере услуг я был первым – конкуренции не было. И теперь этот рынок – мой. Это я тебе скажу очень точно. Вот сейчас посидим, повспоминаем и спустимся вниз, а там сам увидишь, на чём стоим, за что держимся… Где собираются значимые люди? У меня! Или бывают. Сам мэр – постоянный гость. Заходит покушать и искупаться в моих чистых студёных ключевых источниках – это знаешь, я тебе доложу, такая чудесная, такая живительная вода, даёшься диву, что она творит с человеком! После неё несёшь себя по земельке как младенец – так легко и спокойно делается. Ты удивишься. Вот, значит… если тебя не удовлетворит мой рассказ о Ромке, который я вознамерился поведать, то ты сможешь прямо у меня, тут, если не брезгуешь, увидеть нужное тебе чиновничье лицо – все тусуются здесь. У меня. Вот так-то. Если тебе надо подписать какие бумажки, они подпишут, ты не беспокойся. Можешь расслабиться и наслаждаться.