Алексей и Ольга Ракитины - Неоконченный пасьянс

Столярный переулок, выходивший к Екатерингофскому каналу, был известным в округе «питейным местом». Был он коротеньким, всего в несколько домов по каждой стороне, но в каждом из них помещалось по одному, а то и по два питейных заведения: рюмочные, чайные, портерные, винные погребки, а то и просто распивочные под безыскусным названием «Водка».

По пути Гаевский завернул в полицейский участок, располагавшийся в угловом доме при входе в Столярный. Там, представившись, он взял в поддержку себе квартального надзирателя и его помощника. В таком усиленном составе группа направилась в дом Мухортина – закопчёный клоповник в самом конце Столярного.

Квартиру Власа Дмитриева полицейские нашли быстро, собственно, они её и не искали – домовой дворник показал дорогу и сопроводил до порога. Влас снимал комнату в довольно большой и грязной квартире первого этажа. Он оказался дома и встретил незваных гостей без удивления и очень спокойной, видать, выдержанный был человек, выглядел он кряжистым, крепким, из тех, о ком в России говорят «ладно скроен, крепко сшит», возрастом около тридцати лет. Бледное лицо с синими кругами под глазами выдавало в нём давнего жителя Петербурга. Судя по всему, он собирался в баню: на столе лежал развязанный узелок с бельем, а в руках он держал бритву и зеркальце в дешёвой плетёной ивовой рамке. На вошедших полицейских взглянул мрачно, исподлобья.

– Ты Влас Дмитриев будешь? – осведомился у него Гаевский.

– Ну, я. А что надо-ть?

– Бритву положи-ка на стол, а сам стань вон туда. – Владислав указал ему на противоположный угол комнаты.

Влас подчинился приказу, ничем не выразив недовольства или недоумения.

– Скажи-ка, братец, ты знаком с горничной Надеждой Толпыгиной? – поинтересовался Гаевский.

– Ну, знаком.

– Тогда собирайся. Поедешь с нами.

– Куда это?! – вскинулся Дмитриев.

– Куда я скажу.

– По-человечески сказать можете?

Вопрос прозвучал резонно. В конце-концов, любой человек имеет право знать, куда его собирается доставить полиция.

– В Сыскную поедем, – ответил Гаевский.– На Гороховую, значит.

– Да что случилось?! За что меня? – удивился он.

– Много текста, Влас, – остановил его Гаевский. – Там всё узнаешь. Лучше скажи, кем она тебе доводится?

– Толпыгина, что ль? Н-ну… – протянул, смущаясь, Влас.– Полюбовница она моя.

– Что ж, хорошо, – удовлетворённо сказал Гаевский. Подойдя к столу, он принялся перебирать сложенные там вещи: чистые портянки, простыня, пара чистого исподнего белья, кусок мыла. Ничего особенного, человек собрался в баню.

– Что «хорошо»? – не понял Влас.

– Хорошо, что врать не стал, – пояснил сыскной агент.– А где грязное белье держишь?

Дмитриев ничего не ответил, но это и не требовалось – Гаевский сам увидел плетёный из лозы короб в углу. Подойдя к нему, он откинул крышку и стал ворошить содержимое.

– Зачем это? Что вы делаете? Это что, обыск в моём жилище? на каком основании? – занервничал Влас. – У вас смотровой ордер или как это там именуется? За подписью прокурора.

– Во время расследования дела по горячим следам следственные действия полиция может проводить без постановления прокурора. – спокойно пояснил Гаевский. – На это отводится двадцать четыре часа с момента открытия факта преступления. Так что закона я не нарушаю, не кипятись. Никто тебя ни в чём запутывать не собирается, не беспокойся, кому ты нужен? Нам просто надо разобраться…

– О каком преступлении вы говорите?

– Поедешь с нами и узнаешь, – закончив осмотр вещей в коробе, Гаевский повернулся к Дмитриеву. – Но это явно не всё бельё. Где ещё?

– Вон ещё в мешке под лавкой. Приготовил прачке снести, – буркнул Влас.

В полной тишине Гаевский осмотрел вещи из указанного мешка. Затем методично осмотрел сундук с вещами Дмитриева и переворошил его кровать на самодельном лежаке, сколоченном из нетёсанных досок. Сыскной агент не обнаружил никакой одежды или обуви с подозрительными пятнами, ничего такого, что хотя бы каким-то образом могло связать Дмитриева с убийством Толпыгиной. Влас Дмитриев, насупившись, всё это время просидел на табурете в углу. Он понял, что спорить и доказывать что-то сейчас бесполезно, поэтому молчал и раздражённо сопел.

– Ладно, с этим всё понятно, – подвёл итог своим розыскам Гаевский. – Покажи-ка руки!

Повинуясь приказу, Влас вытянул перед собой обе руки, а Владислав, перевернув их ладонями вверх, внимательно оглядел кожу. Никаких подозрительных повреждений – царапин или порезов – на руках не было. Сыскной агент составил уже вполне определённое мнение о возможной виновности этого человека; теперь подобное мнение должен был составить начальник Сыскной полиции Иван Дмитриевич Путилин.

Утро двадцать пятого апреля 1888 года выдалось очень солнечным и тихим. День обещал быть очень тёплым, по-настоящему весенним. С ярким озорным солнцем вмиг повеселели фасады домов, заблестели уже везде намытые окна, умиротворённо заулыбались прохожие, ещё накануне такие мрачные и раздражённые, а воробьи – так те просто сошли с ума. Птицы рядами рассаживались на чугунном ограждении набережных, подоконниках, откосах карнизов и крышах – словом везде, где был металл, быстро нагревавшийся на солнце. Растопырив крылья и толкаясь, они гомонили без умолку, по-своему приветствуя солнышко и настоящее весеннее тепло.

Иван Дмитриевич Путилин приехал на службу во власти какого-то смутного беспокойства, которое он при всём желании пока никак не мог чётко сформулировать. Что-то ускользающее беспокоило его в связи с имевшим место накануне убийством в квартире Александры Васильевны Барклай. Само по себе убийство горничной, при всей его необузданной жестокости, кровавости и кажущейся нелогичности не было таким уж выходящим из ряда вон событием. Погибшая не была ни особой царской крови, ни купцом-миллионщиком, ни иностранным посланником, в конце концов. В свою многолетнюю бытность начальником петербургской сыскной полиции – почитай аж с 1866 г.! – Путилин сталкивался с гораздо более шумными и «опасными для карьеры», как принято было их называть, преступлениями. В расследовании таковых малейшая оплошность, невнимание или нерадение могли стоить должности, а то и самой свободы. Всякий раз Иван Дмитриевич Путилин с честью выходил из самых безвыходных, патовых, неразрешимых ситуаций. Потому и дослужился до действительного тайного советника и награждён был практически всеми отечественными и многими европейскими орденами. Да и дворянство, кстати, тоже за службу получил, ведь вышел-то он из податного сословия!

И тем не менее, что-то беспокоило его сейчас. В который уже раз он перебирал в уме вчерашние свои действия – не упустил ли чего… И не видел ошибки.