Даниэль Клугер - Четвертая жертва сирени

— Вы правы, Володя, — сказал я, понурившись. — Обещаю впредь помалкивать. Но только уж позвольте и дальше быть вашим помощником.

Ульянов улыбнулся.

— Ладно вам, Николай Афанасьевич, и вам никнуть не к лицу, и меня величать не надобно. Будем, как и прежде, вести поиски вместе. Сегодня мы узнали немало. Да что там немало — много мы узнали. Даже слишком много. Теперь надо постараться во всем этом не запутаться. Как, по-вашему, не пора ли нам направиться домой?

День был трудный и длинный, и я уже испытывал немалую усталость. Как хорошо было бы сейчас оказаться в уютной квартире, усесться в кресло, вытянуть ноги и, попивая рябиновку, предаться тихой отвлеченной беседе. И все же некая мелкая неявная мысль занозой сидела в мозгу, какая-то упущенная забота мешала утвердительно ответить на вопрос Владимира.

Я напряг память, поискал глазами по сторонам, обводя взором бесчисленные корешки и переплеты книг, и — вспомнил. Вспомнил так, что едва не хлопнул себя по лбу.

— Володя! — вскричал я. — Про список опечатокто я и забыл! Мы же в магазине, где непременно должна быть та самая книга! Доставайте побыстрее ту страничку, я уверен, мы быстро найдем издание, откуда она была вырезана.

Ульянов наморщил лоб, словно укоряя себя самого в забывчивости — или же укоряя меня в излишней памятливости, — полез во внутренний карман пиджака и в очередной раз произвел на свет уже изрядно помятый листок со списком опечаток.

— Так-так, — произнес он по обыкновению, — тактак… Высота книги три вершка, ширина чуть больше двух. — Владимир пригляделся к строчкам. — Цицеро? Похоже, что цицеро. В начертаниях букв я не разбираюсь, и что это за шрифт — Кэслон, Таймс, или Баскервилль — ни за какие коврижки вам не скажу. Значит, нужно искать книгу похожего размера и иметь в виду, что это, скорее всего, роман, и в нем не менее четырехсот сорока восьми страниц. Задача нелегкая, но, кажется, выполнимая.

Следующие полчаса мы провели, рассматривая книги в шкафах и на этажерках, обращая внимание только на трехвершковые. Увы, никаких плодов это занятие не принесло. Книг в магазине было множество, изданий требуемого размера и типа тоже оказалось немало, однако ни в одном из них — ни в начале, ни в конце книги — искомого списка опечаток не обнаружилось.

— Зря мы с вами это затеяли, Николай Афанасьевич, — наконец сказал Владимир со вздохом, когда наши пальцы уже, казалось, онемели от перелистывания сотен страниц. — Не с того начали.

— А с чего же, Володя, нам следовало начинать? — удивился я.

— О! «С чего начать?» — это главный вопрос любого расследования. А ответ на него можно было бы обозначить как второе правило сыщика-любителя: «Не знаешь сам — обратись к специалисту».

И он, к моему неодобрению, опять направился в сторону конторки, за которой вновь стоял невыносимый мною теперь Петр Тихонович.

— Это вы где-нибудь вычитали? — спросил я Ульянова, когда мы огибали один из столов с книгами.

— Нет, дорогой Николай Афанасьевич, это я только что придумал сам, — ответил Владимир.

— Правило хорошее, спору нет, — согласился я. — Но почему же второе? И каково тогда первое правило?

— А первое правило для любого дела одно — «Думай!», — твердо сказал Ульянов.

Мы подошли к приказчику, Владимир — первым, я в арьегарде.

— Скажите, любезный Петр Тихонович, — приступил Ульянов, — можете ли вы угадать, из какого издания изъята вот эта страница? — И он выложил на конторку листок с опечатками.

— А тут и гадать нечего, — хмуро ответствовал Петр, бросив всего один взгляд на листок и затем искоса посмотрев на меня. Надо полагать, впечатление обо мне осталось у него весьма посредственное, равно как и у меня — о нем.

— Как прикажете вас понимать? — недоуменно вскинул брови Ульянов.

— Так и понимайте, что я гаданиями не занимаюсь. А опечатки эти — из романа господина Немировича-Данченко «Цари биржи», изданного Сувориным в Санкт-Петербурге года четыре назад. — Петр поднял глаза к потолку. — Да, верно, в 1886 году. Только этой книги у нас больше нет. Продана-с.

Я, наверное, неосознанно издал какой-то возглас удивления, потому что приказчик непонимающе воззрился на меня. Однако аффектация Владимира была еще более сильной. На этот раз не я, а он хлопнул себя по лбу — причем не в сослагательном, а в самом изъявительном наклонении — и воскликнул:

— Ну конечно же! И как я сразу ничего не понял, дурак?! Вот дурак так дурак!

— Володя, вы о чем? Что вы такое говорите? — Я не на шутку обеспокоился.

— Это я о себе, Николай Афанасьевич, конечно же, о себе. Идемте, я вам потом все расскажу. Огромное вам спасибо, Петр Тихонович, — обратился Ульянов к приказчику. — Вы нам очень помогли.

Петр с достоинством поклонился.

— Только скажите, как вам удалось так сразу опознать книгу всего лишь по одной страничке? — задал Владимир еще один вопрос.

— Нет ничего сложного, господин Ульянов. Опыт, всего лишь опыт-с. И еще та самая книжная память. Я работаю у господина Ильина четыре года и за это время перевидал тысячи книг. Все они мне так или иначе знакомы — чтобы продать товар, нужно его знать. К тому же я сам из читателей: люблю, знаете ли, в свободное время книжками угощаться. Так что роман господина Немировича-Данченко я читал и эту страничку с опечатками хорошо помню. Есть там одна особенность…

— Еще раз спасибо, Петр Тихонович, — перебил приказчика Ульянов. — Последний вопрос — если позволите, личного характера. Я свою фамилию вам всего лишь раз упомянул, и то вскользь, едва ли не час назад, а вы ее прекрасно запомнили. У вас не только книжная, но и обыкновенная память столь хороша?

— На обыкновенную память тоже грех жаловаться, — ответил Петр, несколько смутившись. — А только и здесь книжная мемория пригодилась. Ваша фамилия мне давно знакома.

— Это каким же образом? — удивился Владимир.

— Литературная она, ваша фамилия, — пояснил приказчик. — Легко запоминается. Знаете роман Федора Михайловича Решетникова «Где лучше?».

— Нет, признаться, не читал.

— Рекомендую. Там у главного героя ваша фамилия и есть — Ульянов.

И Петр еще раз с достоинством поклонился.

Уже на улице Владимир объяснил мне причину своего возбуждения.

— Непростительная невнимательность с моей стороны, дорогой Николай Афанасьевич, — сказал он с очень серьезным выражением лица. — Ведь эта книжка, «Цари биржи», у меня есть, я ее даже прочитал. А купил я сей романчик — кстати, очень неважнецкий, дрянной даже — не где-нибудь, а в этом самом магазине Ильина. Еще весной. И продала мне его не кто иная, как ваша дочь, Елена Николаевна.