Галина Романова - Рыжая-бесстыжая

Настя попыталась открыть глаза и почти тут же вновь их захлопнула. Ощущение было таким, будто в них кто-то насыпал полную горсть песка. Она зажмурилась и покрутила головой из стороны в сторону, пытаясь определиться во времени и пространстве. Что-то ведь с ней произошло с того времени, как она тайными тропами покинула загородный санаторий для увядших красавиц с разбитыми сердцами. Что-то нехорошее и тревожное. Но вспомнить мешала эта жуткая резь в глазах и еще какой-то стопор в спине. Будто кто-то воткнул в позвоночник гвоздь и ворочал им там с видимым удовольствием.

Она шевельнула пальцами рук и с явным облегчением вздохнула, почувствовав, что они послушно сложились в кулак. Ноги также не отказывались действовать, податливо согнувшись в коленях, но вот дальше этого дело не шло. Сколько ни пыталась она заставить себя присесть или перекатиться на бок, эта упрямая боль в спине парализующе ее тормозила.

– Борька! – заорал кто-то истошно совсем рядом. – Сколько будешь торчать здесь?! Давай быстрее!!!

Что ответил невидимый Борька, для Насти осталось загадкой, да она и не хотела знакомства ни с одним из тех персонажей, которые подобно призракам возникали один за другим на авансцене ее жизни, в последующем неизменно принося ей грандиозные неприятности.

Под отчаянный рев мотора какой-то большой машины она принялась ворочаться, попутно не забывая делать отчаянные попытки проморгаться. Но результаты были плачевными. Зрение, равно как и двигательные функции, не восстанавливалось. А вот со слухом, оказывается, все было в порядке, потому как, заслышав вкрадчивый шорох чьих-то шагов и замерев в ожидании, она не обманулась.

– Очнулась, сучка, – удовлетворенно пробормотал мужской голос совсем рядом. – Вот и ладненько. Вот сейчас и потолкуем.

В лицо ей пахнуло густым винным перегаром с примесью чеснока, и почти тут же последовало избавление от слепоты. Яркий луч солнечного света ударил по глазам, но уже через пару минут Насте удалось сфокусировать взгляд и рассмотреть мужика, покачивающегося на неверных ногах, и грязновато-красный платок в его руке, по всей видимости, и являвшийся истинной причиной ее незрячести.

– Здорово! – поприветствовал он ее и зычно рыгнул.

– Здорово, – решила Настя не грубить. – Спина…

– Что – спина? – не сразу понял тот.

– Спина болит, – стараясь растопить лед мужского сердца, как можно жалостнее просипела Настя и, для эффекта облизнув пересохшие губы, попросила: – Нельзя попить?

Мужчина растерялся и, подперев замызганной ладонью небритый подбородок, принялся размышлять, предоставив ей прекрасную возможность разглядеть себя.

Экземпляр был еще тот. Из современных крестьянствующих неудачников. Из тех, что ратуют за демократию в надежде на фоне реформ урвать землицы побольше, а потом сетуют и проклинают и реформы, и демократию, потому как, что делать с этой самой землей, не знают, а в большей степени и не хотят знать. Отсюда и леность в движениях крупного мужского тела, и тупость взгляда мутноватых неопределенной расцветки глаз, и злобная гримаса искаженного завистью к чужим успехам рта.

Мужик, чей портрет с такой легкостью дался Настене, между тем не торопился выполнять просьбу. Он походил из угла в угол, шаркая грязными унавоженными подошвами ботинок. Помычал что-то нечленораздельное. Наконец выдал:

– А я это… не знаю…

– Чего? – осторожно поинтересовалась Настя, по-прежнему проявляя завидное чувство такта.

– Можно ли… – Он выпятил вперед толстенную нижнюю губу и несколько раз озадаченно ею причмокнул. – А вдруг нельзя… Ты это… потом в сортир захочешь, а я тебя развязать не смогу…

«Слава тебе, господи! – едва не расплакалась от радости Настя. – Наконец-то нашлось объяснение и еще одному ее недугу. Она, оказывается, просто привязана. А то взбредет же в голову…»

– Ладно, пойду спрошу. А ты лежи тут…

Можно подумать, у нее есть выбор. Хорошо, что хоть осмотреться можно теперь без тугой повязки на глазах. И она принялась вовсю крутить головой, пытаясь выхватить глазами как можно больше подробностей окружавшей ее обстановки.

Помещение, по всей видимости, было чердаком, поскольку перекрещенные буквой «л» стропила могли быть только основанием крыши. Пыльный пол, печная труба, веревки с прищепками. В углу какие-то корзины и мешки. Ничего заслуживающего внимания. Никаких «случайно» оброненных ножей, стекляшек и прочих неизменных «находок» удачливых героинь ее любимых женских романов. Да и имейся они в наличии, подползти к ним и попытаться обрезать путы она вряд ли бы смогла, поскольку затылок явственно ощущал холод металлической трубы, к которой ее привязали. Пришлось призвать на помощь все терпение и дожидаться возвращения меланхоличного крестьянина.

Вернулся тот не сразу и не один. Сопровождающим оказался дюжий молодец, косая сажень в плечах. Лобастая голова, казалось, вросла в плечи. Ноздри широкого носа почти выворочены наружу, толстые губы беззвучно шевелились, очевидно, по рту перекатывался всеми любимый «Орбит».

– Чего надо? – голосом, лишенным любезности, поинтересовался лобастый.

– Пить, – кротким голосом ответствовала Настя и полуприкрыла глаза. – И в туалет бы надо.

– Во-во, – радостно затыкал в ее сторону пальцем крестьянин. – Я же говорил, что начнет выкобениваться…

– Не мельтеши, – оборвал его лобастый. – В штаны тоже не сходишь. А она лежит уже почти сутки.

Он нагнулся над Настей, перекатил ее каким-то образом и через несколько мгновений освободил от металлического штыря, оказавшегося впоследствии трубой газоснабжения.

– Становись на ноги, – скомандовал он и с довольной ухмылкой принялся наблюдать за ее неловкими попытками скоординировать движения. – Залежалась ты, мать… Придется тебе немного размяться…

Внутри, разумеется, все похолодело от этого его многозначительного «размяться». Что, спрашивается, мерзкий ублюдок хотел этим сказать? Как он собрался ее разминать? Если похотливый проблеск в глазах указывает как раз на один из предполагаемых вариантов, то лучше бы ей продолжать лежать себе потихоньку и не дергаться…

– Идем-ка со мной, красавица, – протрубил между тем гигант и двинулся к выходу с чердака.

Стремянка оказалась слишком уж шаткой, слишком уж длинной, так что к концу спуска Настена едва не лишилась чувств. Но крепкие объятия доморощенного джентльмена не дали ей свалиться с последней перекладины.

– Спасибо, – с совершеннейше искренней улыбкой поблагодарила она. – Чуть-чуть не упала.

– Чуть-чуть не считается, – засопел вдруг он, и, как ей показалось, в этом его сопении не обошлось без смущения. – Идем, покажу фронт работ.