Иван Сербин - Черная акула

– Ты, козел, а ну давай отсюда! Не х…а тут! Проскурин покачнулся, уперся рукой в стену, с деланным испугом взглянул на обладателя мощных бицепсов. И едва не рассмеялся. Мальчишка ведь, совсем пацан. Лет девятнадцать, наверное, не больше.

– Все, все, командир. Уже ухожу, – бормотнул он, пьяно сбившись, сделал вид, что застегивает штаны, и нетвердой походочкой побрел через арку. Здоровяк еще некоторое время смотрел ему вслед, затем повернулся и пошел к подъездам.

Оказавшись у ограды больницы, Проскурин вздохнул и покачал головой. «Надо же, – подумалось ему, – скоро от собственной тени шарахаться начну. В самом деле, нельзя же подозревать всех плечистых. Сейчас каждый второй таскается в «качалки», мышцы наращивают. Ну, пронесло, и ладно». Обогнув стальной, пиками, забор, он нырнул в узкую, гостеприимно распахнутую калитку и быстро зашагал к освещенным корпусам. Во дворе стояли машины, сновали медики, молодой мужик, наверное, врач, орал на приземистого разбитного шофера, а тот, поблескивая в полумраке золотой фиксой, оправдывался, тоже давя на горло. Кричал, что он один и санитар один, а вызовов за вечер пятнадцать штук, а старик совсем доходяга, еле на ладан дышит, может и подождать. Мимо к воротам прошагала молодая пара с пустыми сумками. Проскурин дошел по аллее до главного входа в травматологический корпус, свернул направо, нырнул в двери приемного покоя и тут же увидел давешнего врача. «Чехова». Тот беседовал с худым затурканным санитаром. Заметив Проскурина, доктор что-то быстро сказал собеседнику и подошел к фээскашнику.

– Добрый вечер, товарищ майор, – произнес он и усмехнулся.

– А он добрый? – поинтересовался Проскурин.

– Добрый, добрый. Видите, дежурство сдал.

– Ну, тогда действительно добрый. – Проскурин усмехнулся в ответ. – Как мой раненый поживает?

– Нормально поживает, в себя приходит. Неделька, и будет как новенький бегать.

– Ну и ладушки. Он где?

– На четвертом этаже, в двенадцатом боксе. Только вы пальто снимите. Больница все-таки. А я вам халат дам.

– Ну, халат, я думаю, мне и в ординаторской могут дать. – Проскурин улыбнулся.

– Это как сказать, – заметил врач. – Вполне могут и не дать. Так что лучше уж я дам. Пальто, кстати, тоже можете в кабинете оставить. Я предупрежу сменщика.

– Хорошо. А днем никто о раненых не спрашивал?

– Мне-то откуда знать? – «Чехов» пожал плечами. – Если и спрашивали, то в справочной, но там все равно ничего не скажут. Мы информацию о вашем приятеле в общую справочную не давали.

– Вот и чудненько. – Проскурин улыбнулся. – Завтра тоже вы дежурите?

– Завтра я в ночь, так что увидимся еще. Может быть, днем заскочу.

– Хорошо. Майор поднялся на четвертый этаж и оказался в просторном холле. На вопросительный взгляд медсестры махнул рукой:

– Я в двенадцатый бокс.

– Вы к кому, товарищ? – поднялась она. – Время посещений уже давно закончилось.

– Девушка, – Проскурин продемонстрировал удостоверение, – я же вам сказал: в двенадцатый бокс. Та, даже не взглянув на удостоверение, дернула плечом.

– Пожалуйста, проходите, – сказала она с абсолютным безразличием. Проскурин понял, что, если бы вместо него сюда пришли убийцы, она пропустила бы их точно так же, даже не заглянув в документы. Ладно, разберемся. Он прошел мимо пахучей столовой, из которой очень уж специфично тянуло смесью пайковой госпитальной снеди и лекарств – запах, присущий только больницам; мимо палат, за дверью одной из которых работал телевизор; мимо ординаторской и пожарного выхода. Справа остались перевязочная, ванная, затем, похоже, туалет, потом еще пара каких-то дверей, опять же без номеров и пояснительных табличек, а следом стеклянная, довольно опрятная, с надписью: «БОКС № 12». Проскурин постучал, и тут же из-за дверей донеслось:

– Ну заходи, заходи, чего стоишь-то? Майор толкнул дверь и вошел. Алексей полулежал на койке, почитывая старый номер «Юности». Увидев входящего Проскурина, он улыбнулся.

– Ну, как успехи, мил человек? Проскурин неожиданно для самого себя улыбнулся в ответ.

– Нормально. А что не спрашиваешь-то, кто идет? Вдруг бы твой капитан пожаловал?

– Ха! Я ведь не дома за семью замками. Капитан стучать не стал бы. А таких вежливых, как ты, в этой больнице вообще нет. Кому стучать-то?

– Ну, ясно. Хорошо мыслишь, дельно. – Проскурин придвинул больничный стул, присел, поправил халат. – Как чувствуешь себя?

– Ничего, сносно. Лучше, чем утром. Хоть температуру сбили, да и мутит меньше.

– Доктор сказал, что кровь тебе переливать не надо. Напугала меня аптекарша.

– Я знаю, – кивнул Алексей. – Они меня тут затретировали совсем своими уколами. Чувствую, что, когда выйду, смогу этим самым местом кирпичи ломать.

– Все равно, рад за тебя. Разузнал я кое-что. И про тебя, и про себя. Много нового, интересного. – Проскурин в двух словах обрисовал ситуацию. Алексей посерьезнел.

– Ну надо же. А я-то думал, чего Поручик так орет? Смотрел, смотрел, ракет не видно, а это, оказывается, я его сбил.

– Мало того, ты еще и двух милиционеров застрелил, а третьего ранил. Опознал он тебя.

– Ну понятно. Меня бы так напугали, я бы и архангела среди чертей опознал, – вздохнул Алексей. – Ну и что делать думаешь?

– А что делать? Честно говоря, произошло именно то, чего я и боялся. Влипли мы с тобой по самые уши. Историю они, конечно, выдумали красивую. На слово тебе никто не поверит. Правда, существует полетная карта, и, я думаю, при случае мы ею воспользуемся. Ведь не сам же ты эту карту нарисовал. Наверняка тебе ее вручили в торжественной обстановке. И печать на ней, и подпись. Алексей кивнул.

– Это единственное доказательство, которое у нас имеется. Проскурин подумал секунду.

– Вот чего я боюсь, так это того, что выйдем мы на честного человека, примерно такого же, как я. – Проскурин снова усмехнулся. – Он нам поверит, затем придет толстый дяденька в погонах с большими звездочками, возьмет полистать твое дело, – ему ведь не откажешь, – а потом раз – фокус! Была полетная карта – не стало полетной карты. Аплодисменты.

– Что значит – не стало? – не понял Алексей. – Куда же она денется?

– Ну и телок ты, Семенов Алексей Николаевич. Исчезнет твоя карта. Исчезнет, и все. Как Поручик. Где он? Был и нету. Потеряют или еще что-нибудь, а потом скажут, что ее и вовсе не было. И все наши с тобой доказательства рассыплются как карточный домик. Ты, я думаю, получишь пятнашку, это в лучшем случае. В худшем – вышку. А я… Мне полегче будет. Я лет на восемь-десять поеду лес валить. Если, конечно, нам обоим посчастливится в живых остаться. Алексей посмотрел на него и хмыкнул.

– Очень весело. Прямо умереть можно со смеху.

– А что теперь-то грустить? – В голосе Проскурина слышалась злая, немного натянутая веселость. – Сейчас действовать надо, а грустить будем потом.