Гилберт Честертон - Скандальное происшествие с отцом Брауном (рассказы)

Когда священника, склонного к криминологии (как оказалось, его звали Браун), удалось наконец оторвать от детей, но не от лопатки, тот, по мнению Мигглтона, повел себя еще хуже. Он стал беспомощно семенить от аттракциона к аттракциону, болтая о том о сем, и особенное внимание уделил игральным автоматам, серьезно и даже важно бросая монетки, чтобы поиграть в гольф, футбол или крикет заводными фигурками. Наконец он увлекся миниатюрными бегами, где одна металлическая кукла просто гналась за другой. Правда, он все время внимательно слушал незадачливого сыщика, которого очень раздражало, как это правая его рука не знает, что делает с монетами левая.

– Не могли бы мы пойти и посидеть где-нибудь? – нетерпеливо спросил Мигглтон. – Я хочу показать вам одно письмо, иначе вы в этом деле не разберетесь.

Оторвавшись со вздохом от прыгавших кукол, отец Браун пошел к железной скамейке, стоявшей на берегу. Когда они сели, сыщик молча протянул ему письмо.

Отцу Брауну оно показалось резким и странным. Он знал, что миллионеры не всегда учтивы, особенно – с подчиненными, но было тут еще что-то, не только бесцеремонность.

«Дорогой Мигглтон!

Я никогда не думал, что мне потребуется такая помощь, но я совсем дошел. Последние два года это все тяжелее выносить. Вот что, я думаю, вам надо знать: есть один грязный мошенник, к стыду моему, – мой кузен. Он был зазывалой, бродягой, знахарем, актером, да чем хотите, даже имел наглость действовать под нашей фамилией, называя себя Бертраном Брюсом. Видимо, сейчас он пристроился в здешнем театре или он пытается туда влезть. Но можете мне поверить, не это ему нужно. Нужно ему – настичь меня и расправиться со мной. Это старая история, она никого не касается. Было время, мы шли голова в голову, соревнуясь в успехах да и в так называемой любви. Я ли виноват, что он – неудачник, а мне всегда и во всем везло? Но этот чертов мерзавец клянется, что еще отыграется, застрелит меня и убежит… не важно с кем. Вероятно, он – сумасшедший, но скоро попытается стать убийцей. Готов платить вам пять фунтов в неделю, если вы встретитесь со мной в будке на конце пирса, когда пирс закроют на ночь, и возьметесь за это дело. Только там еще безопасно – если остались безопасные места.

Дж. Брэм Брюс».

– Господи… – тихо произнес отец Браун. – Какое торопливое письмо!

Мигглтон кивнул и, помолчав, начал рассказывать свою историю; речь его никак не подходила к неуклюжей внешности. Священник хорошо знал, что в бедно одетых людях низшего и среднего сословия нередко бывает скрыта истинная культура, и все-таки он был поражен превосходным, даже изысканным языком собеседника. Тот говорил как по писаному.

– Я пришел к маленькой круглой будке на конце пирса раньше, чем показался мой прославленный клиент. Я открыл дверь и вошел внутрь, ибо полагал, что он предпочел бы, чтобы оба мы оставались по возможности незамеченными. Предосторожность эта излишняя, пирс слишком длинен, и никто не мог увидеть нас с берега или с набережной. Посмотрев на часы, я увидел, что назначенная минута близка. Мне по-своему льстило, что он назначил встречу наедине, показывая тем самым, что полагается на мою помощь и защиту. Как бы то ни было, это он предложил встретиться именно так, и я легко согласился. В круглом павильоне – ротонде? – стояло два стула, я сел на один из них и стал ждать. Мне не пришлось ждать слишком долго, он знаменит своей пунктуальностью. И впрямь, выглянув из круглого оконца, я увидел, что он медленно идет, как бы оглядывая местность.

Я видел лишь его портреты, к тому же довольно давно, и, естественно, он оказался старше, но ошибиться я не мог. Профиль, проплывший за окном, был из тех, что называют орлиными, но если он и походил на орла, то на седого и почтенного; орла на отдыхе; орла, давно сложившего крылья. Никто не мог бы спутать с чем бы то ни было ту властную осанку, тот горделивый вид, которые породила привычка повелевать; именно это отличает людей, создавших, подобно ему, огромные и послушные системы. Насколько я смог разглядеть, одет он был скромно, в особенности – по сравнению с толпой приморских туристов, целый день маячивших у меня перед глазами. Но мне показалось, что его пальто сшито прекрасно, сидит – идеально, и я заметил у ворота полоску каракуля. Видел я все это мельком, ибо уже встал и подошел к двери. Я протянул руку и тут пережил первое потрясение этого ужасного вечера. Дверь была заперта. Кто-то запер меня.

Секунду-другую я стоял и смотрел на круглое окно, за которым уже исчез орлиный профиль. Тогда я понял, что произошло. Другой профиль, вытянутый как у гончей, показался в оконце, словно в круглом зеркале. Лишь только я его увидел, я догадался, кто передо мной. Это был мститель, убийца или возможный убийца, так долго выслеживавший миллионера на суше и на море и настигший его здесь, в тупике, на пустынном пирсе, между небом и землей. И еще я понял, что это убийца запер за мной дверь.

Первый человек был высоким, но второй был еще выше, хотя сильная сутулость и шея, вытянутая вперед, как у охотящегося зверя, скрадывали рост. Он даже походил на огромного горбуна. Однако было заметно, что люди эти – в родстве. Нос у преследователя тоже был орлиный, но сам он, обтрепанный, опустившийся, походил скорее всего на стервятника. Он был давно не брит и оброс щетиной, почти бородкой, а грубый шарф усиливал сходство с горбуном. Это все мелочи, они не могут передать, какая уродливая мощь была скрыта в этом наклонившемся вперед, крадущемся человеке, словно олицетворяющем мстительный рок. Видели ли вы когда-нибудь рисунок Уильяма Блейка, который иногда легкомысленно называют «Призрак блохи», а иногда значительно лучше – «Образ кровавой вины» или как-то в этом роде? Там изображен именно такой таинственный гигант, будто вышедший из страшного сна, сгорбленный, с ножом и чашей. У этого, моего, в руках ничего не было, но когда он проходил мимо окна во второй раз, я увидел, что он вынул револьвер из складок шарфа и держит его наготове. Глаза его блестели при свете луны, но очень странно, – так и казалось, что он вот-вот выставит сверкающие рожки, бывают такие рептилии.

Преследуемый и преследователь трижды прошли мимо окна, прежде чем я окончательно очнулся и понял, что нужно хоть что-то предпринять. В ярости я тряс дверь. Когда за окном вновь показалось лицо ничего не подозревающей жертвы, я изо всех сил застучал по стеклу, а потом постарался выломать окно. Но передо мною была двойная рама с необыкновенно толстыми стеклами и таким большим расстоянием между ними, что я сомневался, удастся ли мне вообще достать до наружной створки. Как бы то ни было, мой достопочтенный клиент не обратил ни малейшего внимания на сигналы и грохот. Движущийся театр теней, две роковые маски вращались вокруг меня, пока у меня голова не закружилась и я едва не потерял сознание. Потом внезапно они исчезли. Я ждал и наконец догадался, что они уже не придут. Я понял, что случилось самое страшное.