Хеннинг Манкелль - Перед заморозками

— Я не злюсь. Я позвоню.

— Я так больше не могу.

— Порви с ним. Опыт у тебя есть.

— Не тебе говорить о моем опыте.

Она снова начала горячиться. Линда повернулась и ушла. Она слышала, как Мона сказала ей вслед: побудь еще немного. И через мгновение: тогда уходи и больше не возвращайся.

Дойдя до машины, Линда почувствовала, что вся взмокла. Ведьма, подумала она, все еще злясь. Но она знала, что не успеет доехать до середины Эресундского моста, как начнет раскаиваться. Надо было остаться, выслушать жалобы матери — одним словом, надо было вести себя как примерная дочь.

Линда нашла выезд на мост по указателям. Купила билет и въехала под шлагбаум. Она вела машину медленно — ее уже начали мучить угрызения совести. Если бы только она не была единственным ребенком! Брат или сестра — и все было бы по-другому. А сейчас силы неравны — родителей двое, а я одна. И мне придется заботится о них обоих, когда к ним придут старческие немощи. Она вздрогнула при этой мысли и тут же решила рассказать отцу о своем неудавшемся визите. Может быть, у Моны и раньше были проблемы с выпивкой, просто Линда ничего об этом не знала?

Выехав на датскую сторону моста, она отбросила мысли о Моне. Совесть перестала ее мучить: решение абсолютно правильное — поговорить с отцом. И она правильно сделала, что уехала. Когда мать пьяна, говорить с ней нельзя. Они бы только наорали друг на друга, и все.

Она доехала до парковки и поставила машину. Сидя на скамейке, она глядела на пролив, на мост — где-то там, на том конце моста, угадывались в тумане контуры шведского берега. И там, в Швеции, живут ее родители, по вине которых и ее детство прошло словно в таком же тумане. Отец еще хуже. Мрачный следователь-профессионал, который умеет смеяться, но из каких-то соображений этого не делает. Может быть, он просто-напросто запретил себе смеяться? Отец, так и не нашедший другую женщину, потому что все еще любит Мону, но сам этого не понимает. Байба из Риги поняла и пыталась ему это втолковать — но он не слушал «Я забыл Мону», — сказал он, Байба сама ей это рассказывала. Но он ее не забыл и никогда не забудет, потому что Мона была единственной его настоящей любовью. А теперь она, заголившись, болтается по кухне с бутылкой водки в руке. Она все еще блуждает в этом тумане, подумала Линда, да и мне не удалось пока из него выбраться, хотя мне уже почти тридцать.

Линда со злостью топнула по гравию, потом подняла камушек и швырнула в сидевшую неподалеку чайку. Одиннадцатая заповедь, подумала она, самая важная: я не буду такой, как они . За этим проклятым туманом есть другой мир, но они потеряли с ним связь. Мать помрет от того, что не выдержит жизни с этим анемичным бухгалтером. Отец — от того, что так и не понял, что он уже повстречал и потерял самую главную и единственную любовь, и теперь пытается научиться обойтись без нее, и это будет стоить ему жизни. Он так и будет прогуливать своих невидимых собак и покупать несуществующие дома, пока в один прекрасный день не обнаружит, что жизнь прошла. Но что это со мной?

Она поднялась и пошла к машине. Взялась за ручку и вдруг захохотала так, что несколько чаек беспокойно взмыли в воздух. В этом вся я, подумала она. Никто не тащит меня в этот туман, никто не водит меня по лабиринту, никто не хочет, чтобы и я заблудилась. Это, конечно, очень привлекательно — лабиринт в тумане, но меня туда не заманишь. Она поехала в город. Ее все еще душил смех. Остановив машину где-то в Нюхавне, он посмотрела карту города и нашла Недергаде.

Когда она наконец нашла дом, уже смеркалось. Это был обшарпанный район с высокими однообразными домами. Ей стало страшновато — может, теперь лучше не искать этого Тургейра Лангооса и вернуться в другой раз? Но билет за проезд через мост стоит недешево, поэтому она заперла машину, проверила все двери, снова топнула ногой, чтобы придать себе мужества, и пошла к списку у домофона, с трудом разбирая имена жильцов — было уже довольно темно. Вдруг дверь подъезда отворилась и из нее вышел человек со шрамом на лбу. Увидев ее, он вздрогнул. Придержав дверь, она вошла в подъезд. Тут было светло и висела большая доска с именами всех живущих в подъезде. Лангооса среди них не было, и Тургейра тоже. Мимо шла женщина, примерно в ее возрасте, с пакетами мусора. Она улыбалась.

— Прошу прощения, — сказала Линда, — я ищу человека по имени Тургейр Лангоос.

— А он что, здесь живет?

— Мне дали этот адрес.

— Как его зовут? Тургейр Лангоос? Он что, датчанин?

— Норвежец.

Она отрицательно покачала головой. Линде показалось, что она и в самом деле хочет ей помочь.

— По-моему, здесь никого из Норвегии нет. Несколько шведов, кое-кто из других стран. Но норвежцев нет.

В подъезд вошел мужчина. Она остановила его и спросила, не знает ли он Тургейра Лангооса. Он покачал головой. На нем был свитер с капюшоном. Лица Линде разглядеть не удалось.

— К сожалению, ничем не могу помочь. Можно попробовать спросить фру Андерсен со второго этажа. Она из тех, кто все про всех знает.

Линда поблагодарила и начала подниматься по лестнице. Шаги ее гулко отдавались в пустом подъезде. Где-то стукнула дверь и послышались громкие звуки какой-то латиноамериканской музыки. Перед дверью фру Андерсен на подставке стояла орхидея. Линда позвонила. Тут же раздался визгливый лай. Фру Андерсен была, наверное, самой маленькой женщиной из всех, что Линда когда-либо видела. Маленькой и сгорбленной, и у ног ее терлась собачка — тоже самая маленькая из всех виденных Линдой собак. Линда объяснила, что ей надо. Фру Андерсен показала на свое левое ухо:

— Погромче. Я плохо слышу.

Линда прокричала все с самого начала. Норвежец по имени Тургейр Лангоос. Живет ли здесь человек с таким именем?

— Я слышу плохо, но память у меня хорошая, — прокричала старушка в ответ, — таких здесь нет.

— Может быть, он у кого-то снимает квартиру или угол?

— Я знаю, кто здесь живет, не важно, по договору найма или просто снимает комнату. Я здесь живу сорок девять лет, как построили дом, так и живу. В нынешние времена какие только люди не попадаются, так что надо держать ухо востро. Обязательно надо знать, кто тебя окружает.

Она наклонилась еще ближе к Линде и прошипела:

— В этом доме все торгуют наркотиками. Здесь никто ничего не делает.

Фру Андерсен буквально затащила Линду на чашку кофе — в тесной кухоньке стоял большой термос. Через полчаса Линде удалось попрощаться. Теперь она знала в подробностях, какой прекрасный муж был у фру Андерсен, жаль только, умер слишком уж рано.

Она спустилась по лестнице. Музыка смолкла. Где-то плакал ребенок. Линда вышла из подъезда, перешла улицу погляделась — ей показалось, что кто-то идет следом. Это был человек в капюшоне. Он возник откуда-то из укрытия и схватил ее за волосы. Она попыталась вырваться, но боль была невыносимой,