Александра Маринина - Все не так

А Володька, гаденыш, со своей идейной правильностью всех накручивает: раз Валечка наша мужа по собственной воле разлюбила, раз уж случилась с ней такая Большая Любовь, то пусть уходит, в чем пришла, не судится с ним и имущества не делит, потому как он ни в чем перед ней не провинился, а совсем даже наоборот, она перед мужем страшно виновата и должна эту вину искупить своим бескорыстием. И опять мать поддакивает. Володька у нее – свет в окошке, самый любимый из всех нас. Я говорю: если не судиться, если ничего не делить, то где я жить буду? И на что? На какие деньги? И снова Володька выступил: у тебя, говорит, родная семья есть и твой родной брат Михаил – богатый человек, квартира у него огромная, целый этаж, неужели же он тебя на улице оставит? И опять мать головой кивает и во всем соглашается. Конечно, говорит, будешь жить у Мишеньки, будем жить все вместе, большой семьей. А Мишке-то и деваться некуда, разве он против матери попрет? И против Володьки-святоши?

Я уж и забыла, когда в последний раз работала. Сначала все ничего было, потом встал вопрос о деньгах, Володька говорит: иди работать, чего ты дома сидишь? И занятие будет, и деньги. Только разве это деньги? Смешно! Это ему, Володьке, государственная зарплата может деньгами казаться, он привык так жить, никогда по-другому и не жил, но я-то жила! Мне такая зарплата – один раз в магазин сходить. Стала на Мишку наседать, мол, устрой меня к себе в фирму на хорошую зарплату или к кому-нибудь из своих друзей, и снова Володька, сволочуга, влез: ты что, говорит, Валюша, в какое положение ты брата ставишь, ты же не специалист, ты вынуждаешь его просить других людей об одолжении, которое им поперек горла потом встанет, потому что – признайся себе честно – от тебя в этих фирмах толку никакого не будет. И к себе он тебя взять не может, потому что он – генеральный директор, он обязан беречь свою репутацию в глазах подчиненных, а какая же может быть репутация, если вся фирма будет говорить, что директор пристроил свою сестру на денежную должность, на которой эта самая сестра ничего толкового не делает. Некрасиво выйдет. И снова мать соглашается. И Мишка соглашается.

И в результате я сижу дома, живу и ем бесплатно и больше ничего не имею. Попросить у Мишки денег язык не поворачивается, ведь я же действительно не работаю, хотя могла бы, пусть и на копеечной зарплате. Могла бы, чего уж там.

Но не хочу. И не буду. Лучше я Юлечку пристрою как следует, уж она-то мне всегда денег даст.

А чтобы пристроить Юлечку, надо ее вывозить, чтобы она могла знакомиться. Сначала прием в Никольском, там очень перспективные молодые люди приедут со своими родителями. Потом еще что-нибудь. Главное – начать. Главное – сделать первый шаг, чтобы Мишка с Ларой поняли, что если Дана с ними не ездит, то может ездить моя Юля. А там уж все завертится.

Нет, решительно день сегодня задался. Надо по этому поводу принять чуть-чуть.

Ну вот, дело почти сделано. Я правильно построила разговор с мамой, прикинулась овцой, поныла, даже всплакнула немножко – и она тут же ринулась в бой, настропалила бабку, чтобы та поговорила с дядей Мишей. К вечеру вопрос был решен: я еду с ним и тетей Ларой на прием по случаю открытия загородного клуба в Никольском. Йесс!!!

До приема еще две недели, и надо успеть провернуть одно дельце: дядя Миша должен понять, что мне не в чем ехать, и повезти меня по магазинам, чтобы я приоделась. Нет, мне в самом деле ехать не в чем, тряпки у меня барахляные, дешевка, хоть и модненькие, но не фирма. Дядя Миша меня одевает по своему разумению, то есть мне есть в чем ходить в институт, и зимой я не мерзну, но одежду он мне покупает в самых затрапезных местах. А обставляет все так, как будто везет меня по меньшей мере лично к Кензо или Живанши: Юлька, собирайся, завтра с утра едем тебя одевать! Можно подумать… Купит на три копейки, а понтов – на миллион долларов. Нет, с поездкой в Никольское такое дело не проканает. Нужно только решить, кто будет пробивать тему: мне самой заняться или снова маму на таран запускать. Вообще-то у матери неплохо получилось, но где гарантия, что и во второй раз все получится? Тупая неудачница, на нее надежды никакой, все дело провалить может. Думает, я не знаю, что она втихаря, когда никто не видит, залезает в столовой в барный шкаф и гасит горючку. Да даже если бы я и не видела, у меня обоняние – как у собаки, я бы все равно учуяла. Она уже совсем допилась, в сорок один год выглядит на все пятьдесят, морда вся жеваная, глаза вечно красные. Странно, что никто больше пока не заметил. Слепые тут все, что ли? А на пьющих людей полагаться нельзя. Придется брать дело в свои руки.

А если Данку использовать? А что, это плодотворная мысль. Подать все так, что она сама и виновата. Дескать, если бы она не была такой толстой бегемотихой и не боялась выходить из дома, то сама и поехала бы на этот чертов прием, а теперь мне вместо нее отдуваться, а мне и не хочется совсем, у меня вообще на этот день другие планы, куда более важные. Данка скушает и не подавится, она мне в рот смотрит и всему верит, как же, я все-таки старшая сестра. Точно! Надо ей сцену закатить, что мне придется ехать, а надеть нечего, и буду я в этом Никольском позориться и родителей ее позорить своим нищенским одеянием, а все из-за нее, по ее вине.

Матерью управлять легко, а Данкой – еще легче, потому что она моложе и глупее. Вообще людьми управлять несложно и интересно, дергаешь за ниточки и смотришь, как они мечутся туда-сюда, туда-сюда. Думают, что по своей воле, а на самом деле – по твоей. Даже Артем – уж на что умный, а я вон сколько времени из него веревки вью, делаю вид, что отвечаю на его страстное чувство, и он всему верит. Дурачок, хоть и знает много. И Павла к рукам приберу, никуда он не денется, у него вообще полторы извилины, как у всех спортсменов. Потом Павел с Артемом из-за меня перегрызутся, Данка впадет в истерику, дядя Миша их обоих уволит, я буду наблюдать спектакль из директорской ложи. А потом дядя Миша найдет нового учителя для Данки и нового тренера, и все начнется сначала. Даже если он учтет прошлые ошибки и наймет двух теток, я все равно найду способ их перессорить. Нет, ребята, если с умом подойти к проблеме, то даже в этой тухлой семейке я не заскучаю.

Я давно заметил такую особенность: первые два-три дня в новой обстановке тянутся долго-долго, и замечаешь каждую деталь, и уже не забываешь ее, а потом все дни сливаются в одну серую массу, и спустя некоторое время даже невозможно вспомнить, что было раньше, что – позже и вообще что было, а чего не было. Вспоминая по просьбе следователя Галины Сергеевны свою работу в семье Руденко, я понял, что отчетливо помню только первые дни, а дальше все смешалось. Я приезжал, как положено, к семи утра, занимался с Даной, потом пытался решить проблему жилья, потом снова занимался… Все было однообразно, и я быстро заскучал.