Александра Маринина - Все не так

Какой смешной мальчик, боже мой, какой смешной и трогательный! Подумать, что Леночка – любовница моего мужа… Впрочем, Павла трудно винить, ничего другого он подумать и не мог. Но как же я хохотала, когда мне поздно вечером позвонил Володенька и рассказал о своем разговоре с Павлом! Он сказал, что не мог дотерпеть до моего приезда и решил поделиться сразу же, хотя я возвращаюсь уже завтра. Извинился, что звонит так поздно, но сначала он ждал, пока Дануська закончит перевод, потом повел ее домой и там еще какое-то время задержался.

Сколько буду жить на этом свете – буду благодарить бога за то, что он послал мне Володю. Я совсем не любила его, когда выходила замуж, и вообще, мне было совершенно все равно, за кого выходить, просто так было надо, так принято, женщина должна быть замужем, а родители день и ночь твердили о том, какой замечательный мальчик вырос у Олега Семеновича Руденко, какой красивый, умный, учится в институте на повышенную стипендию, то есть получает одни пятерки, и как он меня любит и мечтает на мне жениться. Вот я и согласилась. Если уж обязательно надо иметь мужа, то пусть лучше будет красивый, умный и любящий. Я знала, что наш брак долго не продлится, но быть разведенной – совсем не то же самое, что быть старой девой. Олег Семенович был заместителем моего папы, оба – партийные функционеры, и можно было не беспокоиться о том, что будущий муж окажется скрытым уголовником или каким-нибудь алкоголиком. Семья «своя», проверенная, все гарантии налицо.

Когда мне было шестнадцать лет, меня изнасиловали. Не люблю об этом вспоминать и никому не рассказываю. Я возвращалась поздно вечером с подготовительных курсов, их было четверо, и все мое сопротивление, наверное, выглядело в их глазах смешным и глупым. Что я могла? Царапалась, кусалась, пыталась даже кричать, но рот мне зажали крепко и так же крепко держали руки и ноги.

Родителям я, конечно, все рассказала, они долго совещались в своей комнате, потом вызвали какого-то «своего» врача, который меня осмотрел и велел лежать и лечиться. Синяки, ссадины, фингал под глазом. В милицию никто не пошел – стыдно. И мне стыдно, и родители огласки не хотели. И ведь моей вины в этом не было, но сам факт того, что меня отымели четыре грязных пьяных бугая, делал меня саму словно бы нечистой.

Через полтора месяца стало очевидным, что я беременна. И снова вопрос: куда идти? К какому врачу? Мне шестнадцать, чистить будут «под маской», то есть практически наживую, без наркоза, а это боль непереносимая, сообщат в школу и родителям на работу, будут позорить перед всеми, а если сказать правду, мол, изнасиловали, сразу встанет вопрос: почему не заявили? Эдак каждая малолетняя проститутка будет требовать сделать ей аборт с хорошим обезболиванием, потому что ее, дескать, изнасиловали. Документ из прокуратуры или из милиции должен быть.

В общем, снова нашли «своего» доктора, родители деньги ему заплатили, и он все сделал, даже с уколом, я уснула и ничего не почувствовала. Но что-то пошло не так, где-то он ошибся, и, хотя он промолчал и моим маме с папой ничего не сказал, скрыл, медсестричка, которая ему помогала меня чистить, предупредила: детей не будет. Никогда. И взяла с меня слово, что я доктора не подведу и родителям не скажу.

Я слово сдержала. Они до сих пор не знают точно, почему у нас с Володей нет детей, только иногда вздыхают и горестно предполагают, что, наверное, дело в раннем аборте. А Володя знает. Я ничего от него не скрываю.

Когда тебе в шестнадцать лет говорят, что у тебя не будет детей, это вовсе не выглядит страшным. О детях в таком возрасте вообще не думаешь. Думаешь о любви, прекрасной, страстной и на всю жизнь. Я была обыкновенной девочкой и тоже о ней мечтала. Правда, я никогда не была красавицей, но благодаря папиным связям была очень модно одета и внимание мальчиков все-таки привлекала. На первом курсе за мной ухаживал очень славный парень, третьекурсник, и мне даже казалось, что я влюблена в него по уши, но когда дело дошло до главного… Этого «главного» мне вовсе не хотелось, но я понимала, что «так надо», если я хочу удержать своего возлюбленного и вообще быть «на уровне».

Это было ужасно. Больно. Страшно. Перед глазами все время стояли те четверо, и мне казалось, что меня снова насилуют в темном пустом скверике, и я плакала, отбивалась и просила: «Не надо, не надо, перестань!» Мой поклонник был разочарован и больше ко мне никогда не подходил.

Мне было двадцать, когда в точности то же самое произошло во второй раз, уже не со студентом, а с молодым неженатым научным сотрудником одного московского музея, куда мы приходили на практические занятия. Мне казалось, что у нас с ним так много общих интересов и он такой образованный, такой тонкий и вообще совершенно замечательный. Но я снова кричала, плакала, отбивалась, и мне опять было больно и страшно. Мой тонкий и образованный возлюбленный назвал меня дурой и психопаткой и перестал звонить.

Я внимательно вслушивалась в разговоры подружек, вчитывалась в книги и всматривалась в кинофильмы, пытаясь понять, что же со мной не так. Почему все так стремятся к сексу, а я его совсем не хочу? Что должно произойти, чтобы я тоже этого захотела? Говорить на такие темы с родителями как-то не принято, а с ровесниками – не хотелось, чтобы не сочли неполноценной и не начали издеваться. Сегодня профессия сексопатолога весьма и весьма востребована, а тогда, в середине восьмидесятых, обратиться к этому специалисту было едва ли не более стыдным, чем лечиться у психиатра или венеролога, поэтому до всего мне приходилось докапываться самостоятельно.

Фригидность, спровоцированная психотравмирующей ситуацией, – вот и весь ответ, который мне удалось с грехом пополам сформулировать. Что с этим делать, я не знала. И решила пустить все на самотек: как будет, так и будет. Знать, судьба моя такая…

Володю Руденко я знала практически с детства, наши родители дружили семьями, а мы с ним были ровесниками. И когда мама с папой начали усиленно сватать мне его, я согласилась. Мне было все равно. Я не хотела его, но я не хотела и никого другого. Я отдавала себе отчет в том, что не смогу быть для него ни полноценной женой, ни матерью его детей, поэтому он, вероятнее всего, очень скоро со мной разведется.

Мы начали встречаться, я изо всех сил делала вид, что влюблена, что он мне очень нравится, а когда мы оказались в постели, я сказала себе: терпи, Муза, молчи и терпи. Я очень старалась не расплакаться, не закричать и не отталкивать его, хотя мне опять было больно. У меня получилось. Я все вытерпела и была уверена, что Володя ничего не заметил и остался вполне доволен.

Но, как оказалось, старания мои пропали втуне.