Евгений Костюченко - Русские флибустьеры

Когда урок для первой партии подошел к концу и «выпускники пулеметных курсов» разошлись, на палубе показался Остерман. Акимов вынес его на палубу и, прикрыв брезентом, оставил возле Орлова.

- Не могу взаперти! - пожаловался Илья. - Первый раз в жизни такое. Заблевал весь угол. Позор на мою седую голову.

- Возьми лимон, - Орлов кивнул в сторону корзины, стоящей между патронными ящиками.

Илья выбрал лимон позеленее, откусил чуть не половину, не поморщившись, и сказал:

- С ногой у меня плохо. Не чувствую ногу. Петрович говорит, что дело поправимое. Нужно только подождать немножко. Немножко - это у него может быть и год, и десять лет. Он же старый, как Мафусаил, что ему десять-двадцать лет? Как для нас неделя~ - Илья прожевал остаток лимона. - Вроде веселей стало. Вот, Паша, видишь, до чего я дожил? Вместо того чтобы выпить бочонок рома, лимончики жую. Так и до микстур докатиться недолго. А дай-ка я постреляю, а?

Балансируя на шаткой палубе, Орлов усадил его на патронные ящики, показал, куда смотреть и на что нажимать. Стрельба из «максима» привела Илью в восторг.

- Вот так игрушка! Ничего делать не надо! Сиди себе, покуривай, а она косит и косит! Паша, да теперь войнам конец. Кто же попрет на такую машину? И двух шагов не пробежишь, как на том свете окажешься. - Он дал еще очередь. - Нет, я думаю, политиканы запретят пулеметы. Им без войны не прожить. А пулеметы оставят их без армии в первую же неделю боевых действий. Запретят, попомни мое слово, как говорит Лука Петрович. А какая дальность?

- Патрон винтовочный, - ответил Орлов. - Полагаю, дальность не меньше, чем у винтовки.

Лицо Остермана избавилось от зеленоватого оттенка, свойственного всем страдающим от морской болезни. Что оказало целебное воздействие: лимонная кислота, или морской воздух, а может быть, запах пороха, - так и осталось неизвестным, но Илья заметно приободрился. Не обращая внимания на качку и фонтаны брызг, он замер, склонившись к прицелу.

- Справа по курсу дымы! - крикнул наблюдатель с мачты. И еще через минуту: - Прекратить огонь!

- Только этого не хватало, - пробурчал Илья, с неохотой выпуская рукоятки пулемета. - Дымы? Кого еще по морю носит? А если патруль? Хотя, если даже и патруль? Мы теперь и сами с усами. А, Паша? У тебя с собой нет заветной фляжки?

- Нет. Ты на лимоны налегай.

- Лимоны~ А Петрович всех отваром отпаивает. Народ ворчит, но пьет эту мерзость. А куда денешься? - Илья усмехнулся. - Представь, Паша, мое состояние, когда очухался. Слышу - вокруг все по-русски говорят. И как говорят! Наверно, Петрович кому-то перевязку менял засохшую. Там такие загибы слышались! Ничего понять не могу - где я? Потом понемногу освоился, вспомнил все. А тут и за меня старик принялся, начал ногу прижигать. А нога, на ней же не видно, где она чувствует огонь, а где нет. Я терпел, терпел, потом он ткнул куда-то, у меня аж в глазах потемнело. Как заору! И понимаю, что ору как-то неправильно. По-русски орал я, понимаешь? Я и слов таких не знал, сами посыпались! Такое я только от матросов мог слышать, в Одессе. Дрались они с рыбаками, а мы, пацанята, издалека смотрели да слушали, вот и запомнилось. Надо же, когда пригодилось!

Он засмеялся.

Волна перехлестнула через борт и ударила их по ногам. Орлов схватил Илью под мышки и оттащил от пулемета к надстройке. Они уселись на патронные ящики. Теперь, когда Орлов не был занят делом, он стал замечать качку. Он знал, что нельзя смотреть на волны, но взгляд сам возвращался к их пляске. А тут еще снова ожил желудок, собираясь вывернуться наизнанку. Надо было срочно найти какое-нибудь занятие, и он спросил:

- Петровичу помощь не нужна? Из меня, правда, санитар неважный, но~

- Да он близко никого не подпустит! Колдует сам. Там пятеро вроде меня, поцарапанные. А один плох. Три пули в бок, одна в плечо. Не довезем.

- Ты-то откуда знаешь?

- Да я видел, чем его Петрович угощает. Есть у него особый порошок. Сонный. Ладно, Паша, любишь ты ненужные вопросы задавать! Ты лучше ответь, что это за пароход?

- Хороший пароход, - ответил Орлов, торопливо разрезая лимон. - Крепкий.

- Чей он?

- Теперь - наш.

- И куда мы на нем идем?

- Домой.

Он разжевал крупную дольку, брызнувшую жгучим соком. Стало легче. Орлов встал, держась за скобы на стене надстройки, и подумал, что в такой шторм не мешало бы привязываться, когда находишься на палубе.

Корабль то взбирался на водные горы, то скользил с них вниз. Но сейчас Орлову казалось, что горы эти стали помельче. Или он привык, и уже не замечает их крутизны?

Однако ветер-то оставался все таким же крепким и так же свирепо завывал и свистел в снастях.

Но волны и в самом деле уже не вздымались выше борта. И цвет их изменился - если раньше они были словно бутылочное зеленое стекло в белых трещинах пены, то теперь стали матовыми, оливковыми, и все чаще мелькали желтые и бурые лохмотья водорослей.

«Берег близко», - понял Орлов.

- Землей пахнет, - произнес Илья. - К островам идем. Прятаться. Значит, дело серьезное. То-то меня так выворачивало.

- Я думал, что при сильном шторме суда, наоборот, уходят в открытое море, подальше от берега, - сказал Орлов.

- Смотря какой берег. И смотря какой шторм. А если ураган, то от него нигде не укроешься. Но лучше быть выброшенным на берег, чем кормить рыб. По крайней мере, есть надежда, что похоронят по-человечески.

Если верить газетам, война с Испанией была нужна американскому народу, чтобы утолить его жажду мести за взорванный броненосец «Мэн».

Ни одна комиссия не обнаружила признаков диверсии. Испанцы добросовестно пытались спасти погибающих моряков. И похоронили их с воинскими почестями - вся Гавана вышла на улицы, провожая траурную процессию.

Но общественное мнение Соединенных Штатов было неумолимо. «Помни о „Мэне“! Отомсти!» - кричали плакаты на каждом углу. И, подчиняясь общественному мнению, президент-республиканец Мак-Кинли объявил Испании войну.

Его предшественник, демократ Кливленд, подвергался непрерывной критике за то, что либеральничает и сюсюкает с этими ужасными испанцами. Общественному мнению не было никакого дела до того, что страна все еще не могла оправиться от жесточайшего финансового кризиса, что не закончена реорганизация армии, что новые могучие броненосцы и линкоры еще стоят на стапелях. Президент Кливленд не мог себе позволить такую роскошь - начать войну без гарантий победы. Неудача поставила бы Штаты на грань политического кризиса. Социалисты, анархисты, профсоюзы, безработные, фермеры - все они начинали объединяться в один фронт. Этот фронт называли «антиимпериалистическим», и на нем уже были отмечены боевые действия - анархисты взрывали бомбы, фермеры строили укрепления, и даже привычные забастовки зачастую кончались перестрелками и рукопашными схватками. Нет, в таких условиях поражение даже в самой ничтожной войне грозило перерасти в крушение всей политической системы. В революцию, одним словом.