Джон Гришем - Золотой дождь

Я вежливо представляю его участникам: судье Киплеру, обеим дамам, Деку, Драммонду и его коллегам из компании «Трень-Брень». Донни Рэй слишком слаб, чтобы обменяться с ними рукопожатием, поэтому он только кивает и пытается выдавить улыбку.

Мы направляем камеру прямо на него, объектив находится всего в четырех футах от лица юноши. Дек пытается установить резкость. Одна из двух женщин — та, которая видеооператор, — поясняет Деку, чтобы он не путался под ногами. Кроме лица Донни Рэя, на пленке ничего больше не будет. Все голоса, конечно, запишут, но никаких других лиц присяжные не увидят.

Киплер усаживает меня по правую руку от Донни Рэя, а Драммонда — по левую. Сам судья устраивается рядом со мной. Мы все рассаживаемся и придвигаем стулья поближе к свидетелю. Дот стоит за спиной женщины-оператора и внимательно следит за каждым движением сына.

Соседи, вне себя от любопытства, налегают на обтянутый металлической сеткой забор в каких-то двадцати футах от нас. Где-то неподалеку громко заливается Конвей Твитти, но пока это нам не мешает. Сегодня суббота, и с разных сторон доносится отдаленное стрекотание газонокосилок и жужжание машинок для подрезания кустов.

Донни Рэй отхлебывает воды и пытается не обращать внимания на адвокатов и судью, которые не спускают с него глаз. Он понимает, с какой целью учиняется допрос: присяжные должны услышать его показания, поскольку к началу суда его уже не будет в живых. И он должен пробудить в них сочувствие. А ведь каких-то несколько лет назад его допрос проводили бы совершенно иначе. Судебный стенографист дотошно зафиксировал бы вопросы и ответы, аккуратно отпечатал стенограмму, которую во время судебного процесса мы зачитали бы присяжным вслух. Однако в наши дни, в эпоху технического прогресса, все изменилось. Теперь допросы многих свидетелей, а в особенности умирающих, фиксируют на видеокамеры и затем демонстрируют записи жюри присяжных. Но в нашем случае, по просьбе Киплера, будет сделана и подробная стенограмма. Это даст возможность всем заинтересованным сторонам, а также судье при необходимости справляться с текстом, не просматривая всякий раз всю видеозапись.

Сумма, в которую обернется сегодняшний допрос, целиком зависит от его продолжительности. Судебные стенографисты получают оплату постранично, поэтому Дек предупредил, чтобы я задавал вопросы четко и лаконично. Поскольку свидетель наш, платить за взятие у него показаний должны мы, а итоговая сумма выльется, по подсчетам Дека, долларов в четыреста. Да, в наше время тяжбы влетают в копеечку.

Киплер спрашивает Донни Рэя, готов ли тот приступить к процедуре, после чего просит судебную репортершу принять у свидетеля присягу. Донни Рэй клянется говорить правду. Поскольку это мой свидетель, и цель его допроса совершенно очевидна, в отличие от обычных попыток выудить интересующие сведения, я не хожу вокруг да около, а сразу беру быка за рога. Я нервничаю, но присутствие Киплера добавляет мне самообладания.

Я спрашиваю Донни Рэя, как его зовут, где он проживает, когда родился, задаю дежурные вопросы про родителей и семью. Сущие пустяки, все это мы с ним щелкаем, как орешки. Донни Рэй отвечает неспешно и глядя прямо в камеру, как я его и наставлял. Все мои вопросы известны ему наперед, как и большая часть из того, о чем может его спросить Драммонд. Юноша сидит спиной к могучему дубу — очень удачный фон. Время от времени он утирает лоб носовым платком, старательно избегая чьих-либо взглядов.

Хотя я даже не пытался надоумить его выглядеть как можно более больным и немощным, Донни Рэй производит впечатление человека, дни которого сочтены. Кто знает, может, так и есть.

Напротив меня, буквально на расстоянии вытянутой руки, Драммонд, Гроун и Хилл сосредоточенно строчат в блокнотах, стараясь не упустить ни одного слова Донни Рэя. Интересно, сколько они взыщут со своих клиентов за сверхурочную работу в выходной день? Допрос ещё только начался, а пиджаки уже сняты, галстуки развязаны.

Все идет спокойно, как вдруг громко хлопает задняя дверь, и во двор, спотыкаясь, вываливается Бадди. Рубашку он сменил, и теперь на нем знакомая красная майка, испещренная темными пятнами, а в руках угрожающего вида бумажный пакет. Я пытаюсь сосредоточиться на своем свидетеле, но краешком глаза невольно замечаю, как Бадди ковыляет по двору, подозрительно взирая на нас. Я прекрасно знаю, куда он направляется.

Дверца «ферлейна» приоткрыта, Бадди, пятясь, заползает на заднее сиденье, а из окон выскакивают и кидаются врассыпную вспугнутые кошки. Дот поджимает губы и тревожно смотрит на меня. Я чуть заметно мотаю головой — оставьте, мол, в покое чудака. Он никому не причинит вреда. Но Дот взбешена; она с радостью прикончила бы старика.

Тем временем я переключаюсь на учебу Донни Рэя, интересуюсь, где он работал, подчеркиваю, что он никогда не уезжал из родного дома, не голосовал и не преступал закона. Все это вовсе не так сложно, как представлялось мне накануне вечером, пока я качался в гамаке. Похоже, сегодня я в ударе.

Один за другим я задаю Донни Рэю заранее отрепетированные вопросы про его болезнь и про лечение, которое он так и не получил. Тут я особенно осторожен, ведь юноша не имеет права повторять услышанное от врачей; не может он и высказывать собственное мнение на медицинские темы. Показания с чужих слов не учитываются. Другие свидетели выскажутся об этом на суде — так я надеюсь. Взгляд Драммонда оживляется. Матерый волк ловит каждую фразу, мгновенно её анализирует и ждет следующую. Он полностью владеет собой.

Силы Донни Рэя не беспредельны, да и терпение жюри присяжных испытывать не стоит. Я сворачиваю допрос за двадцать минут, не услышав ни единого протеста со стороны противника. Дек подмигивает — молодец я, здорово сработал.

Лео Драммонд для протокола представляется Донни Рэю, после чего поясняет, чьи интересы представляет, добавляя, что крайне обо всем сожалеет. Обращается он скорее не к Донни Рэю, а к присяжным. Голос его медоточив, в нем слышны нотки сострадания, душа у него болит за бедного юношу.

У Драммонда всего несколько вопросов. Он осторожно расспрашивает Донни Рэя, в самом ли деле тот никогда не уезжал из дома. Хотя бы на месяц. На недельку. Поскольку больному больше восемнадцати, неплохо было бы доказать, что он покидал родительское гнездышко и не может поэтому получить страховку, за которую платили родители.

Но Донни Рэй всякий раз твердо отвечает слабым голосом:

— Нет, сэр.

Драммонд как бы ненароком заходит с другой стороны. А не случалось ли Донни Рэю хоть раз самому оплачивать себе медицинский полис? Или работать в компании с обеспеченной медицинской страховкой? Но и на все эти вопросы следует вежливое «нет, сэр».