Николай Александров - Дунькин пуп

— Лицо шарфом закутаешь, — назидательно сказал Шепелеву, — а руки бинтовать надоть. Ни в одну варежку их не всунешь. Отморозишь совсем.

Шепелев молча подчинился. Его руки, обмотанные сначала подобием бинтов из рубахи, а потом шарфом, разорванным надвое, походили на две огромные культи.

— Идти сможешь? — спросил Ефрем Пантелеевич, набрасывая вновь полушубок.

— Смогу, — с трудом ответил Шепелев.

Каждый шаг отдавался болью. Нестерпимо раздирало обожженное лицо. Шарф от дыхания стал мокрым, задубел от мороза, обжигал щеки. Километр за километром оставались за спиной. Распухшие от волдырей руки, казалось, распирали повязки.

Шепелев, опираясь на руку Ефрема Пантелеевича, продолжал идти. Впереди прокладывал дорогу Леверьев.

— «Сейчас, — уговаривал себя Шепелев, — только дойду до той сосенки, и можно будет отдохнуть… -

Он, шатаясь, доходил до намеченного ориентира и выдвигал новую цель. — Еще хоть немного… Чуть-чуть еще… Скоро будет привал, отдохну, и станет легче…» — хотя отчетливо представлял себе — легче не будет!

В глазах мутилось от напряжения, расплывались противные сизые круги. Он все больше и больше наваливался на таежника, который, превозмогая усталость, тяжело дыша, почти тащил его на себе.

— Все, — выдохнул Шепелев и упал лицом в снег. — Кажется, больше не могу…

— Погоди, опер, — Ефрем Пантелеевич наломал сосновых лап, сделал подобие подстилки и перетащил на нее Шепелева, — отдохни чуток…

Затеплился крохотный костерик из собранного Леверьевым валежника. Запахло дымом. Весело потрескивали сучья.

— Сейчас перекусим, — сказал Ефрем Пантелеевич, доставая из кармана сверток с остатками зайчатины.

— Только бы до тракта добраться, а там прямо в больницу тебя доставим…

— Сначала в милицию, — слабым голосом сказал Шепелев. Рядом на снегу сидел Леверьев.

— Отчего вездеход сгорел? — пристально посмотрел на водителя Ефрем Пантелеевич.

— Хвоя между брезентом и выхлопом, однако, загорелась.

— Хвоя, — неодобрительно передразнил таежник, — чего ж ты глядел? За один день, поди, не набьется…

Леверьев молчал, ковыряя снег ногой.

За спиной хрустнула ветка. Шепелев обернулся и медленно начал приподниматься на подстилке. Ему в лицо уставилась черная дырочка дула.

— Не смотри так, зенки повылазят! — хрипло, с угрозой пробасил подошедший.

Из- под мохнатой шапки на Шепелева смотрели злые глаза.

— Все ж довелось нам с тобой встретиться, оперок!

Не ожидал?

— Рановато тебе, Фоменко, по тайге гулять. Или я ошибаюсь?

— Не ошибаешься, только бог не фрайер… — подошедший кивнул в сторону Леверьева. — Отскочи, парень, в сторону. Вон к тому дереву, — он показал глазами на отдельно стоящую лиственницу. — У меня с тобой делов нет.

Леверьев нехотя поднялся и ушел к указанному бандитом месту. Шепелев проводил Леверьева долгим взглядом.

— Не паскудь оружия, — обратился к Фоменко таежник. — Не бери грех на душу, Матвей. Я ведь твои следы еще там, около избы, признал…

— И ты, Ефрем, отвали в сторону. Мне с опером пообщаться надо.

Таежник медленно отошел на несколько шагов.

— Взял золото из подвала? — напрямик спросил Фоменко.

Шепелев, набычившись, молчал, глядя на своего бывшего подопечного.

— Что молчишь? Может, оно у тебя, Ефрем?

Таежник молча глядел на Фоменко. Бандит нехорошо улыбнулся и направил ствол карабина в сторону Леверьева.

— Тогда у тебя?

Тот съежился при виде наведенного карабина и, вспомнив про единственный патрон, кивнул в сторону Шепелева.

— У него!

— Давай, опер, червонцы, и топайте дальше. Гарантирую, что больше мы с тобой не встретимся ни на том, ни на этом свете…

— Куда уж мне, Фоменко, такими руками в карман лезть… — Шепелев поднял над головой обмотанные шарфом руки, грустно улыбнулся. — Обгорел сильно, видишь, как получилось… Бери сам. — Он кивнул на карман куртки.

— Нашел дурака, — осклабился Фоменко. — С тобой с трех метров только и можно общаться. — Он махнул рукой старику. — Давай, Ефремушка, работай, я понимаю, ты задержанный… Все одно тебе срок тянуть, аль со мной пойдешь?

Таежник задумчиво потеребил бороду, медленно подошел к Шепелеву. Тот глазами показал на правый карман куртки. Ефрем Пантелеевич достал из него тряпицу, развернул и с сожалением бросил коробку прямо под ноги Фоменко. Коробка скользнула в сторону и зарылась в снег.

Бандит медленно, не спуская наведенного на Шепелева карабина, наклонился, и в этот момент уполномоченный, одним прыжком преодолев разделявшее их расстояние, сбил его с ног, с хрустом обрушив при этом обожженные кисти рук на его голову.

— Ах ты, — прохрипел Фоменко, пытаясь выкарабкаться из-под оперативника. — Убью, сволочь!

Подоспевший Ефрем Пантелеевич отбросил в сторону карабин, медвежьим обхватом обнял Фоменко, оторвав его от земли, с силой швырнул на землю и придавил своим могучим телом.

— Где у тебя браслеты? — Ефрем Пантелеевич, тяжело дыша, повернулся к лежавшему на снегу и изнемогавшему от боли Шепелеву.

… И снова они шли. Впереди маячила понурая фигура Фоменко. Опираясь на плечо Ефрема Пантелеевича, ковылял Шепелев. Таежник, придерживая одной рукой карабин, другой цепко обхватил пошатывающегося оперативника. Сзади, помахивая веткой, шел Семен.

— Слухай, Шепелев, — повернулся лицом к нему старик, — звать-то тебя как? Неудобно — все опер да опер…

Шепелев, едва разжав зубы, назвал себя.

— Александра Никитич, — повторил таежник. — Терпи, сынок. Видишь, огни мелькают? На тракт выходим. Значит, все в порядке,…

«Лось» — название охотничьего карабина (калибр 9 мм).

Кобах — заяц (якут.).