Александр Ермак - «ГЗ»

Проснулся посреди ночи. На столе горит лампа. У меня в ногах, свернувшись калачиком, спит Зоя. Я дотянулся до стакана с водой, стоявшим на стуле. Выпил его весь взахлеб и почувствовал дикий голод. Увидел пакетик чипсов на полке, потянулся. Зоя вздрогнула и проснулась:

– Ты пришел в себя.

– Кажется, да. Есть хочу смерти подобно…

И Зоя улыбнулась. Она встала, быстро приготовила какую-то кашку-размазню. Луноподобная кормила меня с ложечки. Так же, как на концерте Виталика. Только тогда было варенье.

– Ну, еще ложечку. За маму…

Я глотал.

– За папу…

Я проглотил и снова открыл рот:

– За Зою…

Ее лицо было прекрасным и усталым. Но Луна улыбалась:

– Ты несколько дней не приходил в себя. Я вызывала доктора…

Наверное, это и было то большое белое, что надвигалось на меня, холодно прикасалось, ощупывало, мутно заглядывало в глаза. Я ничего не сказал, во рту у меня была каша.

Зоя продолжала:

– Доктор, сказал, что ты, видимо, простыл, но ничего особо страшного нет, потому что ты, должно быть, крепкий парень. Просто у тебя сейчас упадок сил и нужно много спать. Вот ты и спал… А я, дуреха, так испугалась…

Да, я, видимо, простыл после концерта Виталика, когда вместе с Зоей вылетел в холодную ночь расстегнутый, без шарфа. А потом уже простуженный пошел гулять с Жанной. А еще столько ночей не спал, пока охотился на черного аспиранта. Вот и выпал в сон-бред…

Я доел кашу, поцеловал Зое руку – теплую и нежную – и снова уснул.

Никаких цифр больше не видел. Никаких голосов не слышал. Проснулся днем снова голодным. Зоя сварила мне на кухне супчик. С мясом. Поел и позвонил главному редактору, чтобы тот не потерял меня:

– Болею.

– Выздоравливай.

И опять уснул…

На следующий день почувствовал, что голова постепенно приходит в себя, начинает думать и требовать работы. Но в теле все еще была слабость. Ходить особо не ходилось. Лежать… Взялся было за недочитанную книгу, но глаза с трудом удерживали строчки. Я попросил Зою:

– Почитай мне…

Ее волшебный голос – по ходу чтения то смягчающийся, то становящийся жестким. Я слушал с закрытым глазами и, как будто наяву, видел описываемое в книге:

«19 февраля 1855 на престол взошел Александр ІІ, издавший в том же году распо ряжение „О дозволении принимать в университеты неограниченное число студентов”. В 1856 г. новым попечителем Московского университета назначен Е.П.Ковалевский, с приходом которого связана отмена всех притеснений в преподавании и внутреннем распорядке университета. Государство оказывает внимание научному сообществу: ректору выделяется карета, профессорам положена повозка и дрова для отопления.

12 января 1857 г. состоялась первая из ежегодных встреч выпускников университета, которые далее станут традиционными. Осенью этого же года вследствие драки студентов с полицией, в которой погибли два человека, в университете начались массовые студенческие волнения.

В мае 1860 г. отменены годичные студенческие испытания, введены два полукурсовых экзамена на первых двух курсах и окончательный экзамен для специальных предметов на последних курсах. „В университете в аудиториях читались публичные общедоступные лекции, которые посещались московским обществом, вне университета стоящим… Возникли воскресные школы, и на фабриках, близ Москвы лежащих, учили грамоте все те же студенты разных факультетов и курсов…”

19 февраля 1861 г. в России отменено крепостное право. 31 мая введены „майские правила”, запрещавшие создание студенческих организаций, библиотек и сходки. Ночью 12 октября арестованы 20 „зачинщиков” волнений. Студенты, направившиеся к дому генерал-губернатора, были разогнаны полицией и конными жандармами в ходе столкновения напротив гостиницы „Дрезден” на Тверской улице. В результате „Дрезденского сражения” пострадало и было арестовано более 300 человек, четверо руководителей движения были высланы в отдаленные губернии, 13 исключены из университета.

1 июля 1862 г. вышло распоряжение о прекращении ношения в стенах университета студенческой формы. Еще через год в ходе либеральных реформ правительства Александра II утвержден новый университетский устав. По нему должности ректора и деканов стали выборными, расширился круг деятельности Совета университета, ограничивалась власть попечителя.

„Масса всяких родов молодежи в 1861 г. устремилась в университет. Особенно из провинции, семинаристов и поляков. Форма была отменена… Ввиду большого наплыва желающих поступить в университет, – много проваливалось… К дворянам, коих обзывали аристократами,… то беложилетниками, то белоподкладчиками, тех кто щеголял, – отношение явно было со стороны экзаменаторов неблагожелательное…”

В 1864 г. при университете сложился тайный пропагандистско-террористический революционный кружок „ишутинцев”. Через два года один из его членов, Каракозов, совершит покушение на императора Александра II.

22 января 1866 г. в университете против незаконной баллотировки в должность профессора Лешкова протестует группа профессоров юридического факультета. В 1875 г. тридцать пять профессоров университета пишут открытое письмо против деятельности профессора Любимова, призывавшего к отмене устава 1863 г.

В 1877 ректором университета избран профессор Н. С. Тихонравов, который „излагал лекции удивительным по красоте и меткости чистым русским языком. Он был первоклассным оратором. Он мог держать во власти своей речи любую аудиторию и умел, когда было нужно, переломить в свою пользу настроение слушающей его толпы… Однажды, когда разбушевалась одна из студенческих «историй», многочисленная сходка, собравшаяся в актовом зале, послала за Тихонравовым, причем в этом приглашении было сказано, что требует к себе ректора, чтобы побить его. Конечно, никто и не помышлял о том, что ректор явится на такое приглашение. Просто это была выходка разъярившейся толпы. А Тихонравов взял да и явился на сходку как ни в чем не бывало.

Толпа замерла при его появлении. Протеснившись к кафедре, он поднял руку в знак желания говорить. Среди водворившейся глубокой тишины зазвучал спокойный и уверенный голос Тихонравова. Надо заметить, что Тихонравов сильно шепелявил, свистящие согласные выговаривал как шипящие. Но, как Ключевскому легкое заикание не мешало очаровывать слушателей своей речью, так и шепелявость Тихонравова нисколько не вредила обаятельности его ораторского таланта. Говорил он на этот раз не особенно долго, красота каждой фразы соединялась с глубокой обдуманностью сказанного, проистекавшей из превосходного знания психологии студенческой толпы. В одном месте оратор прослезился. И когда он кончил, толпа, собиравшаяся его бить, с торжеством вынесла его на руках. Прямо из университета он поехал в Екатерининскую больницу, где собралась другая большая сходка, по большей части состоявшая из студентов-медиков. Тихонравов слово в слово повторил ту же речь и на том же самом месте прослезился. И такая же бурная овация была ему наградой и на этот раз…”