Эдмунд Бентли - Последнее дело Трента

– Конечно, – сказал мистер Копплс.

– И видели его запястья?

Мистер Копплс задумался.

– Нет. Теперь, когда вы меня об этом спросили, я вспоминаю, что во время последнего разговора с Мандерсоном на нем были длинные жесткие манжеты, опускающиеся почти до костяшек пальцев.

– Он всегда носил длинные жесткие манжеты, – сказал Трент. – Об этом сообщил мне управляющий, когда я обратил его внимание на тот факт, которого не заметили вы, что манжетов на покойном не было видно – они втянуты в рукава пиджака, как это случается, когда мы торопливо надеваем пиджак, не придерживая манжетов. Вот почему вы видели запястья.

– Это не больше чем предположение, – мягко возразил мистер Копплс. Человек имеет право торопиться, а спешка приводит к неряшливости.

– Так ли это? Управляющий утверждает, что Мандерсон был щеголем, что неряшливость ему не присуща. «Посмотрите на его ботинки, – говорил он. Мистер Мандерсон был особенно пристрастен к своей обуви. А тут шнурки завязаны в спешке». Я согласился. «И он оставил зубные протезы, – сказал управляющий. Не свидетельствует ли это о том, что он был в каком-то необычном порыве?» И я снова вынужден был согласиться, правда, не мог не спросить при этом: если он был в таком необычном состоянии, почему так тщательно причесался на пробор? Сделать такой ровный пробор – искусство. И почему так много надел на себя? Полный комплект нижнего белья, запонки, резинки для носков, часы с цепочкой, деньги, ключи и прочие мелкие вещи в карманах. Вот что я сказал управляющему. Он не смог найти объяснения. Вы можете?

– Все эти факты, на мой взгляд, говорят лишь о том, что он заторопился только в конце одевания… Пиджак, ботинки…

– Но не зубные протезы. Спросите любого, кто их носит. И кроме того, мне сказали, что, встав, он не умывался, для опрятного человека это подъем почти по боевой тревоге. И еще. Один из его жилетных карманов подбит замшей, он носил в нем золотые часы. А часы почему-то лежат в другом кармане. Странно…

Трент вернулся к своему завтраку. Копплс одобряюще улыбнулся:

– Это именно то, в чем я могу вам помочь. – Трент взглянул на него удивленно. – Я сказал вам, что ждал вас? – спросил Копплс. – Я объясню вам положение… Миссис Мандерсон, она моя племянница…

– Что? – Трент резко опустил нож и вилку. – Копплс, вы шутите?

– Нет, Трент… Ее отец, Джон Петер Домек, был братом моей жены. Я, кажется, никогда при наших встречах не упоминал ни о моей племяннице, ни о ее замужестве. По совести говоря, для меня это нелегкий разговор. Но вернемся к тому, с чего я начал. Прошлой ночью, когда я был там, – между прочим, дом хорошо виден отсюда, вы проезжали его, – он указал красную крышу среди тополей, единственное здание, стоящее особняком на расстоянии примерно трехсот ярдов…

– Я видел этот дом, – сказал Трент. – Управляющий, пока вез меня из Бишопсбриджа, рассказал о нем все.

– Люди наслышаны о вас и о ваших деяниях, – продолжал мистер Копплс. – Так вот, прошлой ночью, когда я был там, Баннер, один из двух секретарей Мандерсона, сильно надеялся, что «Рекорд» пришлет именно вас заниматься этим делом, ибо полиция в полной растерянности. Он вспомнил пару ваших прошлых успехов, и Мабель, моя племянница, заинтересовалась вами… Держится она великолепно, Трент. У нее необычно твердый характер. Она сказала, что читала ваши статьи по поводу дела Абингера, и не скрыла своей озабоченности, как бы журналисты не раздули грустного дела Мандерсона. Я уверен, что вы поймете ее чувства, Трент. Уверяю вас, ею руководит не пренебрежение к этой профессии. Мне пришлось сказать ей, что вы – мой друг, и охарактеризовать вас как тактичного и чуткого человека с редкими задатками следователя. Короче говоря, она рада, что делом займетесь вы, и обещала вам полное содействие.

Трент перегнулся через стол и молча пожал руку мистеру Копплсу. Копплс, очень довольный оборотом дела, резюмировал:

– Я только что разговаривал с Мабель по телефону, она просила передать вам, что вы вольны наводить любые справки, что она полностью отдает дом и сад в ваше распоряжение. Правда, видеть вас ей бы не хотелось, и это можно понять. Ее уже допрашивал офицер сыскной полиции, и она чувствует, что не способна на большее. Она полагает, что оба секретаря и некий Мартин расскажут вам все, что вы хотели бы узнать.

Трент в задумчивости закончил завтрак, медленно набил трубку и уселся на перилах веранды.

– Копплс, – сказал он тихо, – есть ли в этом деле что-нибудь, что вы знаете и предпочитаете мне не говорить?

Копплс слегка вздрогнул и удивленно повернулся к Тренту:

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду Мандерсонов… Что меня больше всего насторожило в этой истории? Внезапно зверски убит человек, и ничье сердце не дрогнуло по этому поводу. Управляющий отелем говорил о Мандерсоне с холодным безразличием, как будто никогда не видел его в глаза, хотя я понимаю, что они были соседями каждое лето в течение нескольких лет подряд. И вы, простите, говорите об этом событии совершенно равнодушно. Что касается миссис Мандерсон, не обижайтесь на меня, но я знаю женщин, которых смерть мужа взволновала больше. Что-то в этом есть, Копплс. Или, может, это мое воображение? Была ли какая-нибудь роковая странность в Мандерсоне? Нам как-то выпало совместное морское путешествие, но разговаривать не довелось. Только знаю со слов, что личностью он был довольно отталкивающей. Это может иметь значение в нашем деле, вот почему я спрашиваю. Мистер Копплс размышлял. Он пощипывал бороду и смотрел на море. Наконец повернулся к Тренту.

– Я не вижу оснований быть с вами неоткровенным, – сказал он. – Надеюсь, вы понимаете, что это не расхожие сведения. Истина состоит в том, что никто не любил Мандерсона, и я думаю, что самые близкие люди любили его меньше всего.

– Почему?

– Трудно найти объяснение. Могу только сказать, что человек этот не вызывал особой симпатии. Казалось бы, ничего отталкивающего: хорошие манеры, не развратник, не тупица, по-своему интересен. Но во мне всегда жило такое ощущение, что не было живого существа, которым он не пожертвовал бы ради достижения своих целей, для утверждения своей силы в обществе. Может, это звучит странно, но, думаю, не совсем. Мабель была несчастлива… Вы любезны, Трент. Вы стараетесь внушить мне, что мы ровесники, а я все же почти вдвое старше вас, мой мальчик. Я ухожу из этого мира, поэтому многие доверяют мне свои невзгоды, но я никогда не знал случая, подобного тому, что произошло с моей племянницей и ее мужем. Я помню ее ребенком, Трент… Только Мандерсон сделал ее несчастной!

– Что он сделал? Почему она стала несчастной?

– Когда я спросил об этом Мабель, она сказала, что не терпит обидных недомолвок. Мандерсон был молчалив и держал ее на расстоянии. Я не знаю, с чего это началось, она только сказала мне, что не давала никакого повода для такого отношения к ней. Она гордая, Трент… Кажется, это длилось годами… Я ее единственный близкий родственник. Мать ее умерла, когда она была ребенком, а после смерти Джона Петера, до ее замужества, лет пять назад, я стал ей чем-то вроде отца. И вот неделю назад она попросила меня приехать и помочь ей. Вот почему и здесь.