Эрнест Хорнунг - Le premier pas

«Боюсь, вам будет тут нелегко, — продолжал он, отстегивая мой саквояж и передавая поводья своему слуге. — Вам повезло, что вы, как и я, холостой».

Мне не вполне понятным показалось значение и этого его замечания, поскольку, будь я даже женат, я едва ли обременил бы его своей супругой. В ответ я пробормотал нечто общепринятое в подобных случаях, и, когда он сказал, что, как только я устроюсь у него хорошенько, все будет в полном порядке (словно я собирался гостить у него несколько недель!), я подумал: «Ишь ты, как эти жители колоний пекутся о гостеприимстве!» И, не совсем еще опомнившись от изумления, я направился вслед за ним в жилую часть банка.

«Ужин будет готов через четверть часа, — сказал мужчина, когда мы вошли внутрь. — Я подумал, что сначала вы захотите принять ванну. Она готова и находится вон в той комнате, что в конце коридора. Если вам что-нибудь понадобится, крикните погромче. Ваш багаж, между прочим, еще не прибыл, но утром уже пришло письмо».

«На мое имя?»

«Да, а разве вы не ждали?»

«Определенно не ждал».

«Вот оно».

В свете свечи, с которой мужчина провожал меня до моей комнаты, я прочитал собственноручно выведенную за день до того надпись: «У. Ф. Раффлсу».

Кролик, смею думать, что, когда ты играл в футбол, тебя не раз сбивали с ног. Знаешь, как это бывает? Могу лишь сказать, что моя моральная устойчивость была как бы сразу повержена этим письмом, написанным мною самим, причем повержена с такой решительностью, с какой, я надеюсь, старина, мои действия еще не потрясали твои нравственные принципы. Я лишился дара речи. Я застыл, держа в руках свое собственное письмо, пока мужчина тактично не удалился, оставив меня в одиночестве.

«У. Ф. Раффлсу»! Мы приняли друг друга за У. Ф. Раффлса — за нового заведующего, который еще не прибыл сюда! Ничего удивительного, что мы отвечали друг другу невпопад. Что поражало, так это то, что мы не сразу догадались о нашей ошибке. Как смеялся бы на моем месте кто-нибудь другой! Но я не мог смеяться, ей-Богу, не мог. Для меня в этом не было ничего смешного! Я вдруг разом, как при вспышке молнии, совершенно отчетливо все увидел и все понял и был просто подавлен, потому что оказался, с моей точки зрения, в тупике. Можешь считать меня бессердечным, Кролик, но не забывай, что я был почти в столь же безвыходном положении, в какое потом попал и ты, и что я рассчитывал на У. Ф. так же, как ты рассчитывал на А. Дж. Раффлса. Я подумал о парне с бородой, о лошади без наездника, с окровавленным седлом и о том, что меня специально постарались сбить с верного пути. Потом я подумал об отсутствовавшем заведующем и о налетчиках, которые, по рассказам, вовсю орудовали в здешних местах. Я отнюдь не притворяюсь и не делаю вид, будто мне было хоть чуть-чуть жаль человека, которого я никогда прежде не видел. Жалость такого рода — обычное, заурядное лицемерие. И потом — кто пожалеет меня?

Мое положение оказалось самым безвыходным. Что, черт побери, мне надо было тогда делать? Я сомневаюсь, что сумел передать тебе, насколько важно для меня было вернуться в Мельбурн с деньгами. Это было, собственно говоря, не столько реальной физической потребностью, сколько моей абсолютно внутренней убежденностью, что так надо.

«Деньги я все равно достану, но каким образом? Каким же образом? Смогу ли я уговорить этого незнакомца, сообщив ему всю правду? Нет, если я поступлю так, то мы оба целую ночь будем рыскать по окрестностям. Зачем тогда я должен ему об этом говорить? Предположим, что я раскроюсь, укажу ему на его ошибку… это мне что-нибудь принесет?..» Кролик, даю честное слово, что я отправился ужинать без всякого определенного плана в голове, без какой-либо преднамеренной готовности лгать. Разумеется, я мог бы поступить как порядочный человек и, не теряя времени, сразу все объяснить. Но, с другой стороны, спешить было некуда. Письма я не вскрыл и в любой момент мог сделать вид, что не обратил внимания на инициалы. Тем временем что-нибудь могло бы и подвернуться. Я имел возможность немного подождать и осмотреться. Я, конечно, уже поддался соблазну, но искушение было еще весьма неопределенным.

«Боюсь, что плохие новости?» — спросил меня служащий, когда я наконец уселся за стол.

«Мелкие неприятности», — ответил я под влиянием момента, уверяю тебя, и только. Но ложь была произнесена вслух, роли оказались распределены, обратного хода теперь уже не было. Косвенным образом, не вполне осознавая, что же я делаю, я объявил себя У. Ф. Раффлсом. Поэтому-то я и должен был в этом банке в этот вечер сыграть роль У. Ф. Раффлса. «И пусть сам черт лично меня подучит, как можно использовать этот обман!»

Мужчина опять поднес к губам свой бокал, тогда как я о своем совсем забыл. Затем он протянул мне портсигар, ярко сверкнувший в свете газовой лампы. Я отрицательно покачал головой.

Черт сделал свое дело, — со смехом продолжал Раффлс, — и, прежде чем прикоснуться к супу, я уже решил, что не лягу спать, а ограблю этот банк и к завтраку вернусь в Мельбурн, если только не подведет кобыла доктора, которому я скажу, что сбился с дороги и в течение многих часов блуждал по диким местам, что в тех краях не такая редкость, и что так и не добрался до Яа. Напротив, в самом Яа подобная подставка и ограбление будут приписаны одному из бандитов, который именно с этой целью устроил засаду на нового заведующего банком и убил его. Кролик, ты понемногу набираешься опыта в интересующих нас вопросах. Позволь спросить тебя: представлялась ли нам когда-нибудь возможность более чистого отхода? Нечто отдаленно похожее на это мы имели вчера ночью, только без таких стопроцентных гарантий. Прежде чем я успел съесть свой суп, мысленно я уже представил и обрисовал себе все с начала и до конца.

Мои шансы на успех, как выяснилось, возросли также в связи с тем, что кассир, обычно проживавший в банке, уехал на праздничные дни. Кстати, он направился в Мельбурн, чтобы посмотреть наш матч в крикет. А мужчина, который отвел мою лошадь в конюшню, а теперь прислуживал за столом (он и его жена были здесь единственными слугами), жил в другом, отдельно стоявшем доме. Можешь не сомневаться, я все это выяснил до того, как закончился ужин. Причем я задавал слишком много вопросов (труднее всего оказалось выудить фамилию моего хозяина — Юбэнк) и не слишком скрывал их направленность.

«Знаете ли, — сказал этот Юбэнк, отличавшийся, похоже, чрезвычайной прямотой и непосредственностью, — если бы это были не вы, я бы решил, что вы боитесь грабителей. Вы что, потеряли самообладание?»

«Надеюсь, нет, — ответил я, начиная чувствовать себя, смею тебя заверить, не вполне в своей тарелке, — но есть ли что приятное в необходимости дырявить людей?»

«Разве? — удивленно и совершенно бесстрастно спросил он. — А для меня это приятнее всего. Кроме того, вы ведь не продырявили его насквозь».