Шарль Эксбрайа - Самый красивый из берсальеров

- Вы уже ознакомились с наблюдениями и выводами врача, Алессандро?

- Разумеется!

- И ничто вас особенно не поразило?

- По правде говоря... нет. Эксперт утверждает, что Регацци погиб незадолго до полуночи, но это и так ясно, раз его отпустили до двенадцати, а тело нашли совсем рядом с казармой.

- А какое жалованье получают берсальеры? Хотя бы приблизительно?..

- Берсальеры?.. У них не жалованье, а денежное содержание. Ну, скажем, двадцать - двадцать пять лир в день...

- А Регацци, насколько я помню, не купался в золоте?

- Наверняка нет.

- Тогда каким образом вы объясните, что в желудке нашли мясо бекаса, телятину и шампанское? По всей видимости, парень роскошно поужинал перед смертью, меж тем в карманах не нашли ни гроша.

- Может, на него напали грабители?

Тарчинини рассмеялся:

- А вас бы это ужасно огорчило, верно? Потому что тогда и думать нечего о преследовании тех девчушек... Но не беспокойтесь: очень возможно, он сам все истратил... или же кто-то хотел внушить нам, будто парня зарезал вор... Вот только убийца забыл снять с запястья Регацци золотые часы. Так что, похоже, для него важнее всего было прикончить нашего берсальера и побыстрее удрать с места преступления. Ладно, для начала отправьте людей по шикарным ресторанам с фотографией Регацци. Надо полагать, вчера вечером далеко не во всех туринских кабаках подавали бекаса?

- Хорошо, синьор комиссар... Но что это нам даст?

- Наш берсальер мог заказать такой ужин только в двух случаях: либо имея кучу денег, либо получив от кого-то приглашение в ресторан. Если он ужинал один, придется выяснять, откуда у парня взялись деньги. А коли Регацци пировал в компании, я бы с удовольствием повидал его спутника.

Как только Дзамполь отдал соответствующие распоряжения, Тарчинини встал.

- Алессандро, я хочу прогуляться в Сан-Альфонсо де Лиджори, где наш берсальер так смущал женские сердца.

- Но вы же никого там не знаете, синьор комиссар!

- У нас в Вероне, инспектор, когда хотят узнать, что делается в квартале, обращаются к священнику... С вашего позволения, именно это я и собираюсь сделать.

- Я пойду с вами?

- Нет, Алессандро. Сходите-ка лучше на работу к нашим трем барышням, попытайтесь вытянуть из них как можно больше и угадать, не имеет ли хоть одна какое-либо отношение к смерти Нино Регацци.

- Договорились, синьор комиссар!

В голосе инспектора звучало такое неприкрытое злорадство, что Тарчинини замер.

- Дзамполь...

- Да, синьор комиссар?..

- Вы терпеть не можете этих девушек, не так ли?

- Да, синьор комиссар!

- А почему?

- Потому что они женского пола.

- Согласитесь все же, что это не их вина, а?

- Зато они виновны в том, что у них безмозглые головы, черствые сердца и безграничное себялюбие, что думают только о себе, не заботясь о тех, кто живет вокруг них и для них...

Тарчинини вдруг охватила жалость. Он подошел к помощнику и ласково похлопал по плечу.

- Похоже, вам здорово досталось?

- Да, синьор комиссар.

- Насколько я понял, вы вдовец?

- Да, синьор комиссар.

- И смерть...

Дзамполь резко перебил его, ибо в эту минуту вся боль, терзавшая беднягу инспектора денно и нощно, внезапно прорвалась наружу.

- Смерть ничего не искупает!

Алессандро, упав на стул, заговорил как во сне:

- Познакомься вы с моей Симоной, сами невольно полюбили бы ее... Когда мы познакомились, ей было только-только восемнадцать, а мне - двадцать пять... Маленькая, хрупкая девушка с огромными наивными глазами... Короче, как раз такая, какую мы все мечтаем встретить в один прекрасный день... Целый год мы только гуляли по вечерам - ее родители, владельцы бакалейной лавки, долго не хотели отдавать мне дочку, считая, что ни один мужчина не заслуживает такого сокровища... В конце концов мы все-таки поженились, но, став моей женой, Симона вдруг превратилась в совершенно другую женщину. Я мечтал о спокойной семейной жизни и о ребятишках, а она думала лишь о развлечениях и о детях даже слышать не хотела. Наше существование стало истинным адом, и так продолжалось до тех пор, пока Симона не разбилась насмерть в машине парня, с которым, по всей видимости, поддерживала более чем дружеские отношения. Да, синьор комиссар, я действительно вдовец, но не имею хотя бы печального удовольствия оплакивать свою жену!

Инспектор Дзамполь умолк. Во-первых, он закончил рассказ, а во-вторых, залитое слезами лицо Тарчинини тронуло его до глубины души. Алессандро не подозревал, что кто-то способен проявить такое сострадание к его горю... Забыв о полицейской иерархии, он сейчас чувствовал себя просто человеком, внезапно обретшим брата, и пожал Тарчинини руку.

- Спасибо, что так хорошо меня поняли...

- Я не о вас плакал, Дзамполь... Нет, не о вас... Я оплакивал ее, эту несчастную девочку...

- Ее? После всего, что я вам рассказал?

- А что вы мне рассказали, Алессандро? Просто-напросто - что прелестная Симона не обрела с вами того счастья, о котором мечтала, верно? И кто же, в таком случае, виновен?

Обиженный инспектор опять вскочил.

- Господин комиссар...

- Она не желала иметь детей? И правильно!

- Что?!

- Да-да, она была совершенно права, Алессандро! Потому что красивых, здоровых детей нужно зачинать только в радости и в счастье, а бедняжка Симона вовсе не чувствовала себя счастливой!.. Поэтому она родила бы вам какого-нибудь желтушного, плаксивого уродца, точно такого, как все младенцы, которых производят на свет с сожалением!

- Значит, по-вашему, то, что Симона мне изменяла, тоже хорошо? взорвался Дзамполь.

- Нет, этого я бы не сказал, но, во всяком случае, ее можно понять.

- И вы простили бы свою жену, если бы она вас обманывала?

Ромео вытаращил глаза:

- Ma que! У Джульетты нет ни малейших причин мне изменять! Я ее люблю, она любит меня, у нас самые красивые в мире дети...

- Но если бы, несмотря на все это, супруга вам изменила, неужто вы сумели бы простить?

- Несомненно!.. Заметьте, возможно, сначала я бы ее придушил, но в конечном счете, разумеется, простил бы... Да ну же, Дзамполь, выкиньте всю эту мерзость из головы!

- Не могу!

- Что ж, другая любовь вас вылечит! Идите допрашивать тех трех красавиц, Дзамполь... чем черт не шутит? Возможно, одна из них заставит вас забыть Симону и нарожает детишек, о которых вы так страстно мечтаете...

- О!

Лицо инспектора побагровело, челюсть слегка отвисла, глаза вылезли из орбит, а Тарчинини при виде этой живой статуи гнева и изумления заботливо спросил:

- Вам нехорошо, Алессандро?

Инспектор шумно набрал полную грудь воздуха.

- Вы меня оскорбляете, синьор комиссар!

- Оскорбляю? Ma que! Да чем это я вас оскорбляю, Алессандро?

- Вы смеетесь над моим несчастьем! Вы оправдываете бесстыдницу! Вы обвиняете во всем меня, государственного служащего! Вы даете мне поручение с тайным подтекстом, унизительным для полицейского! Ох, не будь вы комиссаром...