Стенли Эллин - Двойник дурака

– Нет, – ответил наконец Уайт, – это не я, а вы высокого обо мне мнения.

И, покачав головой, он скривил губы в язвительной усмешке, как если бы ему удалось вовремя заметить и избежать ловко расставленной ловушки.

– Ваш ход, – сказал он.

С усилием Джордж отогнал неясные тревожные мысли, теснившиеся в его мозгу, и сделал ход. И понадобилось еще совсем немного времени, чтобы ему стало совершенно ясно: он обречен на позорный проигрыш. Проиграл он и вторую партию, затем третью, после чего в четвертой сделал отчаянную попытку изменить тактику. На одиннадцатом ходу у него появилась блестящая возможность перейти в наступление. Он заколебался, решил не рисковать и снова был разбит. Тут Джордж принялся мрачно укладывать шахматы в ящичек.

– Вы ведь придете завтра? – вконец выйдя из себя при виде нескрываемого удовольствия Уайта, сказал он.

– Если что-нибудь не помешает.

Джордж сразу же похолодел.

– Что же может помешать вам? – с трудом выговорил он.

Уайт поднял белого ферзя и повертел его в пальцах.

– Луиза, например. Вдруг она решит, что хватит вам развлекаться подобным образом?

– Но почему? С чего? До сих пор она не возражала!

– Луиза, мой дорогой друг, крайне глупая и вздорная женщина.

– Ну, это вас не касается, – нахмурился Джордж, задетый за живое.

– И к тому же, – продолжал Уайт, как будто не заметив, что его перебили, – главная в вашем доме – она, а такие люди очень любят время от времени напоминать о своем главенстве, казалось бы, без всякого повода. На самом же деле им просто необходимо подогревать таким образом свое тщеславие – без этого они дышать не могут.

Джордж призвал на помощь все свое мужество и негодование.

– Если таково ваше истинное мнение, – храбро возгласил он, – то я думаю, вы не вправе больше переступать порог нашего дома.

При этих словах Луиза зашевелилась в своем кресле и обернулась к нему.

– Джордж, – категорично заявила она, – на сегодня шахмат вполне достаточно. Неужели тебе не на что больше тратить время?

– Я уже убираю, – поспешно ответил Джордж, но когда он протянул руку за фигурой, все еще зажатой в руке своего противника, то увидел, что Уайт не сводит с Луизы изучающего взгляда, и взгляд этот заставил Джорджа съежиться от ужаса. Потом Уайт посмотрел на него – глаза его были как кусочки темного стекла, сквозь которые вспыхивали невыносимо яркие отблески палящего пламени.

– Да, – медленно произнес Уайт, – за то, что она такая, какая есть, и за то, что она с вами сделала, я ненавижу ее страшной ненавистью.

Зная это, хотите ли вы, чтобы я вернулся?

Глаза, обращенные теперь на Джорджа, не таили злобы, а от шахматной фигуры, которую Уайт вложил ему в руку, исходило успокаивающее тепло.

Джордж поколебался немного, затем прочистил горло и наконец ответил:

– Так до завтра.

На губах Уайта зазмеилась знакомая Джорджу саркастическая усмешка.

– Завтра, послезавтра, в любое время, когда будет угодно, – сказал он. – Но всегда будет то же самое. Вы никогда не выиграете.

Время показало, что Уайт ни в малейшей степени не переоценивал себя. Да и само по себе время, пришел к выводу Джордж, гораздо лучше измерялось с помощью нескончаемого ряда сыгранных партий и ходов в пределах одной партии, чем какими-то искусственными приспособлениями, вроде календаря или часов. Замечательное открытие; но еще более замечательным стало осознание того, что окружающий мир, если приглядеться повнимательнее, воспринимался теперь как объект, на который смотришь через противоположный конец бинокля. Вот они, эти люди, – толкаются, лезут вперед, требуют бесконечных объяснений и извинений – их видишь четко и ясно, как всегда, но приятно уменьшенными, потому что они очень далеко, и понятно, что, как бы близко они ни пытались подойти, все равно они не смогут тебя коснуться.

Но к Луизе это не имело отношения. Каждый вечер, когда Джордж садился за шахматы, мир для него замыкался на доске с черно-белыми клетками и на фигуре Уайта, откинувшегося в кресле по другую сторону стола. Но в углу сидела Луиза с вязаньем, излучая волны негодования, которое накапливалось вокруг Джорджа, собираясь в клубы и завихрения сварливых жалоб и всевозможных требований. Деваться от них было некуда.

– Как ты можешь тратить все свое свободное время на эту идиотскую забаву? – вопрошала она. – Неужели тебе не о чем со мной поговорить?

А ведь в действительности так оно и было, думал Джордж. С самых первых лет их совместной жизни ему дали понять, что он не имеет ни решающего, ни даже совещательного голоса в ведении хозяйства, что ей совершенно неинтересно знать, с кем он там у себя в конторе работает, и что все свои соображения по поводу того, что она называла “разговорами об умном”, пусть оставит при себе.

– Она совершенно права, – изощрялся в иронических комментариях Уайт, – ведь, если бы дом обставляли вы, Джордж, в нем был бы и простор и элегантность и Луиза чувствовала бы себя в нем неловко, как лишняя. Близкое знакомство с вашими сослуживцами обязывало бы ее принимать их в доме, развлекать их, выставляя тем самым на их суд свое вопиющее невежество. Ну конечно, при таких обстоятельствах лучше не придумаешь – обитать в пустоте, поглубже замуровавшись от людей и их нежелательных оценок.

И, как всегда в таких случаях, манера Уайта объяснять сущность Луизы приводила Джорджа в состояние яростного негодования.

– Ткнули пальцем в небо! – взрывался он. – Что ж, для такого способа звучит очень правдоподобно. Откуда, скажите мне, вы можете так много знать о Луизе?

Уайт взглянул на него из-под полуприкрытых век.

– Я знаю только то, что знаете вы, Джордж, ответил он. – Не больше и не меньше.

Такого рода обмены мнениями были мучительны для Джорджа и глубоко ранили его, но ради шахмат он терпеливо сносил их. Пока Луиза молчала, все вокруг отступало, окружающий мир становился нереальным.

Реальностью была шахматная доска, над которой парила рука Уайта, идущего в атаку, с великолепной небрежностью сметающего все препятствия на своем пути, а Джорджу не оставалось ничего иного, как восхищаться им и приходить в смятение.

В действительности, если у Уайта и были какие-то недостатки, сумрачно размышлял Джордж, то, уж конечно, не в области шахмат. К недостаткам скорее можно было отнести его неприятную манеру ловко использовать каждую партию в качестве повода для рассуждений об искусстве игры в шахматы, рассуждений, которые своими необыкновенно превратными и вызывающими высказываниями больно задевали Джорджа, так как касались его личности.

– Вы знаете, Джордж, что тактика, которую избирает человек, играя в шахматы, в значительной степени отражает его характер в целом, однажды заметил Уайт. – Учитывая это обстоятельство, не правда ли, поразительно, что, выбирая оборонительную тактику, вы всегда проигрываете?