Карло Шефер - Жертвенный агнец

Оказалось, что Роня Дан была сиротой. Наполовину. Братьев и сестер у нее не было. Ее отец молча сидел на дорогой кушетке. За его спиной виднелся лес. Тойер понуро примостился в дизайнерском кресле. Между отцом погибшей девушки и сыщиком стоял стеклянный столик. Комната была обставлена дорого и, пожалуй, слишком безукоризненно. Словно на выставке: стенные полки точно по меркам, а в центре — телевизор датской дизайнерши, фамилию которой Тойер не смог запомнить. В голове сыщика крутилось определение «фигли-мигли», хотя он не очень представлял себе, что это значит. Глупости все это, подумал он, все-таки самое главное уже произнесено.

— Она не страдала, — осторожно добавил он.

— Я вас не спрашивал, страдала ли она, — перебил его отец. — Скорей я спрашиваю себя, страдаю ли я, понимаете?

Тойер покорно кивнул. Однако он ничего не понимал.

Отец встал. Он и одет был так, словно играл на этой выставке мебели роль статиста. Стройный мужчина под шестьдесят, седой ежик волос, морщинистое лицо, очки без оправы, которые, при всем бившем в глаза материальном благополучии, должны были намекать на прежние левые взгляды или даже говорить, что перед вами убежденный революционер. Ко всему прочему Дан носил белую рубашку с щегольскими брюками и даже дома не расставался с дорогими итальянскими полуботинками. Итак, Дан встал и, уткнувшись лицом в ладони, простучал каблуками по изысканному паркету.

После шока, принесенного сообщением Тойера, наступало время для слез, отчаянного крика или какого-то другого выражения скорби. Спокойствие родителя показалось гаупткомиссару гораздо невыносимее, чем всякая истерика, — хотя лицезреть истерику ему тоже не хотелось, это уж точно. Папа Дан хранил молчание.

— У вашей дочери были в последнее время сильные стрессы, огорчения? — тихо спросил полицейский, и все-таки ему показалось, что его голос отлетает от стен громовым эхом.

— Мне не известно об этом, — ответил Дан и посмотрел в окно. — Это самоубийство?

— Пока еще не знаем. — Тойер беспомощно обшаривал взглядом комнату, отыскивая что-то, в чем была бы хоть капелька жизни. Наконец его взгляд упал на странный предмет, помещавшийся на безупречной системе полок, — нечто вроде палки, вставленной в резиновый агрегат, который отдаленно напоминал защитные каппы боксера или слепок зубов у протезиста. Сыщика он заинтересовал.

Наконец прозвучало признание:

— Вообще-то я знал Роню не очень хорошо; она росла у моей жены, то есть у моей бывшей жены, во Франкфурте, а я жил здесь, работал в своей конторе. Вы ведь знаете, как это бывает.

— Нет.

— Ее мать умерла год назад, верней, в позапрошлом году, от лейкемии, сгорела очень быстро. Роня была еще несовершеннолетней, и тогда ее сплавили мне.

— Сплавили? Против вашего желания? — Тойер не мог оторвать взгляда от странной палки. Дан, кажется, это заметил.

— С помощью такого устройства любой безрукий может управляться с телевизором, — пояснил он.

Сыщик с недоумением посмотрел на отца погибшей. Нет, у того были на месте обе руки, абсолютно дееспособные. Беседа протекала совсем не так, как он планировал, надо было сосредоточиться и не терять нить, иначе допрос окажется напрасным.

Был ли это допрос? Гаупткомиссар беседовал с отцом, которому наплевать на смерть единственной дочери… Да, именно поэтому разговор можно было приравнять к допросу. Тойер выпрямился. Хрустнул шейный позвонок.

— Значит, здесь у нее было не так много друзей?

Дан пожал плечами:

— Не знаю, меня это не слишком интересовало. Конечно, я должен был спросить…

— Вы до сих пор так и не хватились ее? Вероятно, она пролежала под стенами замка всю ночь. Когда вы видели ее в последний раз? — Он пытался говорить спокойно, без тени презрения, но это ему не слишком удавалось.

— Вчера вечером она сообщила мне, что идет к кому-то в гости. Я сразу предположил, что она останется там ночевать. Ведь она все-таки совершеннолетняя, так что я не беспокоился о всякой там чепухе.

— А куда и к кому она собиралась, вы, конечно, тоже не знаете? Ведь это все чепуха!

Дан игнорировал его язвительный тон.

— Я был у себя в конторе, думал только о работе. Мой компаньон может подтвердить. Я знаю, что сегодня отцы всегда автоматически включаются в число основных подозреваемых.

— По-моему, вас и отцом-то считать нельзя, — вырвалось у Тойера. Конечно, он хотел тут же извиниться, но Дан, вероятно, даже не слышал его реплики. Он стоял в профиль к нему и массировал плечи, как показалось сыщику, с удовольствием. Может, он и улыбался при этом?

— Вы сказали, что не знаете, был ли у нее друг, и тут же легко предположили, что она у кого-то переночует.

— Я сказал, что не знаю ничего насчет ее друзей. Меня не слишком интересовало, чем она там занималась. Конечно, это было неправильно. Я плохой человек. Вы это жаждете от меня услышать?

— Неужели вам и в самом деле не грустно, что вы потеряли родную дочь? — взревел Тойер.

Дан встретился с ним взглядом, зевнул и посмотрел на часы.

— Нет, — ответил он чуточку мягче. — Нет, не грустно. Но мне грустно оттого, что мне не грустно.

Тойер встал с кресла:

— Примите мои соболезнования.

— Хафнер, помолчи, обойдемся без твоих реплик. — Старший гаупткомиссар помахал ладонью и отогнал в сторону сигаретный дым, который выдохнул его младший коллега, готовясь что-то сказать. — А то, что папаша Дан пребывает в состоянии шока и от этого ведет себя как бесчувственный кретин, еще не делает его главным подозреваемым, тем более что пока речь не идет об убийстве, для этого у нас еще нет оснований.

— Откуда вы знаете, что я хотел сказать? — Слегка подвыпивший полицейский был искренне поражен.

Тойер оставил его вопрос без ответа. Сейчас, в их рабочем кабинете, недавний визит казался ему нереальным, словно странный скандинавский фильм, черно-белый.

— Другие мнения есть?

— Судя по тому, что вы рассказали, я считаю… — Штерн заглянул в свои записи; как всегда, они казались написанными рукой ученика начальной школы. — Когда мы получим данные от судебных медиков и криминалистов, нам придется еще раз встретиться с папашей и поговорить всерьез. Мне трудно представить себе, чтобы отец мог проявить такое дикое равнодушие, пускай даже будучи в шоке.

Тойер неохотно кивнул. Вообще-то ему не очень хотелось беседовать во второй раз с этим человеком.

— Да, там еще было нечто занятное, какое-то приспособление…

— Для занятий сексом, — моментально добавил Хафнер. — Неужели, кроме нас, все вокруг сплошные козлы и извращенцы? — В его вопросе прозвучала искренняя озабоченность.

Ради экономии времени Тойер снова не вступил с ним в полемику и рассказал о палке с резиновым приспособлением, похожим на боксерскую каппу. По лицам своих подчиненных он видел, что эта деталь их не очень заинтересовала.