Карло Шефер - Жертвенный агнец

— Понимаете, — беспомощно настаивал он, — тут что-то не так. Во-первых, руки у него на месте, во-вторых, я сам видел, что он даже свои книги обертывает в суперобложки пастельных тонов, чтобы они составляли цветовую гармонию… понимаете? А эта штука безобразна…

— Козел, — довольным тоном подытожил Хафнер.

Тут в кабинет вошел Зельтманн — легок на помине! У него появилась новая привычка — ежеминутно дотрагиваться до своего шрама, вот и теперь он не преминул это сделать. Тем не менее доктора юриспруденции по-прежнему окружала преувеличенная аура бодрости и оптимизма. Он с улыбкой обвел глазами подчиненных и удовлетворенно кивнул.

— Горит, — сообщил он. — Это уже стало паролем второго дня начавшегося года. Третьего года двадцать первого века. Да, паролем — иначе не назовешь.

— Второе убийство? — с ужасом спросил Тойер.

— Второй поджог за последние дни, на этот раз пострадал садовый домик в Виблингене. Вообще-то поджог третий по счету. Сначала загорелась фитнес-студия в Мангейм-Линдендорфе, но тот пожар нас не касался. Вы ведь знаете, господа, что Мангейм — не Гейдельберг…

Действительно, все они это знали.

— Так что же теперь? Огонь бушует на нашей территории, вот что я вам скажу. Гараж в Эдингене, а теперь… О ужас!

— Вы предполагаете, что это как-то связано со смертью девушки? — сухо поинтересовался Лейдиг. Временами он держал себя с экзальтированным директором сурово и по-мужски. Коллеги от души желали ему, чтобы он и дома вел себя более решительно. Впрочем, на этот раз он отказался ехать со своей матерью на праздники в Гарц.

— Нет, нет или все же да, или кто его знает, какая там может быть связь. — Зельтманн озабоченно нахмурился и опустился на ближайший стул, даже не заметив, что на нем уже восседал Хафнер. Так что он оказался на коленях у пфаффенгрундского комиссара.

— Цок, цок, цок, скачи, скачи, лошадка… — заревел Хафнер, словно держал на коленях ребенка. Уровень алкоголя в его крови явно зашкаливал.

— Ах, прошу прощения… Господин Хафнер, вы что, выпили?

— Ясное дело. Жажда замучила, вот и выпил.

— А-а, ну тогда ладно. Хотя во время службы…

— Служба службой, а шнапс делу не помеха, — нагло парировал Хафнер.

Зельтманн не стал спорить. Внезапно он показался гаупткомиссару каким-то побитым.

— Уважаемые господа, уважаемый господин Тойер. Информацию вы получили. Если инциденты повторятся, скоррелируются, пересекутся, належатся друг на друга или что-то еще, держите контакт с тем, кому я поручу это дело, а поручу я его сейчас… — Директор дотронулся до шрама. — До свидания…

— Так кто же занимается поджогами? — раздраженно спросил Штерн у шаркавшего к двери директора.

— Откуда я знаю? — воскликнул тот. — Злоумышленника так просто не поймаешь. Он ловкий. Весьма.

— Нет. — Штерн изо всех сил старался говорить спокойно. — Кто ведет это дело?

— Ах так. — Зельтманн рассеянно почесал причинное место.

Тойер давно заметил, что у его начальника постепенно сдают нервы. Кого же тогда ему ненавидеть?

— Я подумал про Зенфа, — вздохнул директор. — Того, новенького. Пускай себя проявит в деле. Правда, он подложил моему коллеге из Карлсруэ, который, между прочим, женщина, такую подушку пикантную, ну, розыгрыш… Вот он и займется. — Директор удалился.

— Да-а, долго наш директор в полиции не протянет, — засмеялся Хафнер и с удовольствием закурил новую сигарету «Ревал», без фильтра, разумеется. Фильтр, как он однажды сообщил, провоцирует туберкулез и вообще приносит несчастье «нормальным людям».

— Еще сегодня утром Зельтманн не выглядел таким доходягой, — добавил Лейдиг. — Вероятно, к нему наведалась его матушка.

Прокурор Бахар Ильдирим — немецкая, да-да, немецкая, несмотря на свое имя, служащая, а после всевозможных хлопот и передряг еще и приемная мать — была вне себя. Грозно хмурясь, она подняла над головой конверт. Возможно, ее гнев выглядел не очень убедительно, ведь на ней были толстые шерстяные носки, новый махровый халат желтого цвета (рождественский подарок влюбленного Тойера) и зеленая шапочка для душа.

— Ты в таком виде спускалась за почтой? — с усмешкой спросила Бабетта.

— Я была внизу еще до того, как приняла душ. Но вообще я могу забирать свою почту, когда хочу и как хочу, ясно тебе? В том числе с голой попой и вставленным в нее термометром. Потому что там мои письма, мои счета, которые я оплачиваю. Например, вот этот телефонный счет на триста двадцать один евро!

Ее подопечная опустила глаза.

— С кем это ты так много разговариваешь? — тихо спросила Ильдирим, и в ее вопросе прозвучало отчаяние: родная мать Бабетты куда-то уехала,

Ильдирим не знала куда, но, может, об этом было известно девочке? Что это — междугородные переговоры? Проходимца папашу Тойер и его комиссары, проявив гениальную находчивость, отправили аж на Фолклендские острова. И правильно сделали. Малышка расцвела, живя у Ильдирим, да и малышкой теперь ее трудно было назвать. Но все же любовь ребенка к родителям… Никуда от нее не денешься, как бы ни хотелось приемной матери.

Ильдирим попыталась говорить строгим голосом:

— Я прокурор, а не кинозвезда. Я не могу себе позволить такие расходы. Бабетта! В чем дело?

— Ну, понимаешь… его зовут Озгюр.

— У меня нет родственника с таким именем. — Поначалу Ильдирим в самом деле ничего не понимала, лишь чувствовала: что-то не так, происходит нечто, чего она не предусмотрела…

— Я бы тоже очень удивилась, если бы вы оказались родственниками.

Прокурор нахмурилась. Нет, то, о чем она подумала, — вещь невозможная. Исключено.

Тут девочка подтвердила ее смутные подозрения:

— Это мой друг.

Ильдирим сорвала с головы пластиковую шапочку. Пышная грива взметнулась над ее необычно бледным лицом.

— Скажи, ты можешь сделать и мне такие же кудри, как у тебя?

— У меня они природные, у всех смуглых такие волосы. Ясное дело, мы и тебе можем сварганить такие же. Значит, Озгюр. Где же он живет, этот самый Озгюр? На Сейшелах, надеюсь? Или на Лазурном берегу?

Бабетта покачала головой:

— Его семья приехала из Анатолии, а живет он здесь неподалеку, на нашей улице. Я звонила ему на мобильник. Оказывается, это в самом деле довольно дорого.

— Оказывается! Как будто не знаешь! — возмущенно возопила Ильдирим, забыв про все современные педагогические принципы. — Друг! Из Анатолии! Секс? — последнее слово прозвучало так, словно был взведен курок пистолета.

Бабетта понуро кивнула.

— Дура малолетняя! Балда! У тебя месячные прошли всего два раза, а ты уже трахаешься… — Ильдирим задохнулась от возмущения.

— Три раза.

— Пускай даже четыре!.. Все равно рано тебе! Организм еще не созрел…