Никита Воронов - Огненный лис

— Как из чего? — Не понял вопроса прапорщик. — Из «маузера» своего…

Он осекся и вновь начал шарить рукой под матрасом:

— Не видел? Куда-то я его подевал.

— Не этот ли зеленый? — Спиригайло приподнял поросячью морду и кивнул куда-то в сторону.

— Да нет, там соседский лежит. Без обоймы. А мой заряжен всегда. Вот!

Паша перевернул вверх тормашками всю постель, но в конце концов нашел оружие.

Бережно обтер его, прижал к груди:

— Вот он, хороший мой…

«Маузер» приятно тяжелил руку, его присутствие наполняло душу уверенностью и неким восторженным трепетом. Павел Ройтман почесал стволом за ухом, и с удовольствием, громко отгрыз половину ствола:

— Хочешь?

— Не, — отмахнулся лапой Спиригайло. — Я после первой не закусываю.

— А что, — позавидовал прапорщик, — уже вмазал где-то?

— Да главный врач с утра поднес, — похвастался бывший Семен Игнатьевич. — Уважает. А «маузер»-то хорош?

— Конечно, — заверил Павлик и в доказательство своих слов отгрыз ещё кусочек.

— Жаль, у меня такого не было тем вечером, — вздохнул Спиригайло. — Тем вечером, когда меня прирезали.

— Не спас бы он тебя. Нет, не спас бы.

— Почему?

— От бабы, дорогой ты мой бывший начальничек, ни одна в мире пушка не спасет. Если уж баба тебя извести захотела — все, так и будет! Спи спокойно.

— Тоже верно, — не стал спорить Семен Игнатьевич. — Однозначно бы погиб. Но все же, было бы вдвойне умилительно — на красивой молодухе, да с оружием в руках!

— А чего ты, между прочим, в последнее время к Виктору прицепился? — вспомнил вдруг Ройтман. — Обложил его со всех сторон, как волчину, да ещё меня под это дело подписал…

— Жадность, Паша, — развел серые лапки по сторонам Спиригайло. Жадность. И азарт, само собой. Золотишко хотелось повидать. И своими руками пощупать. Да не так, чтобы только колечки-цепочки копеечные с ярлыками. А горы несметные! Пуды… кучи… тонны!

— А Витек-то здесь при чем? У него же, кроме дырявого кармана в пальто отродясь ничего ценного не было.

— У него, может, и не было… а вот в роду его, по линии отца, кое-что водилось.

— Ври больше! — Отмахнулся Павел от крысенка. — Уж я-то родню его знаю. Голь перекатная, рабочие с крестьянами, слаще морковки никогда ничего не пробовали. Витька рассказывал ещё про какого-то священника, но тоже, по-моему… Да они и не местные, к тому же — из какого-то Табурища на Днепре.

— А про икону он тебе не рассказывал? — дернул хвостиком Спиригайло.

— Про какую икону?

— Которая Витькиным родичам по наследству досталась? Лик Божьей Матери Пресвятой Девы Марии Доростольской.

— Какой такой матери? — нехорошо осклабился Ройтман.

— Доростольской. Был раньше такой город — Доростол, он в одиннадцатом или в двенадцатом веке столицей болгарской считался. Только икона-то ещё древнее! Князь Святослав её вместе с данью от греков вез в Киев, но по дороге сгинул. Если верить историкам, печенеги его вместе с малой дружиной вырезали, ради этой самой византийской дани. Кинулись обозы грабить глядь, а добычи-то и нет почти: куда-то большая часть сокровищ подевалась, и икона вместе с ними.

— Здорово!

— Говорят, кто-то из княжеских спутников все это из-под носа у печенегов увел, а потом зарыл клад близ села Табурище. А на иконе знак особый сделал, и письмена. Если их воедино сложить, а потом прочитать правильно — можно узнать, где сокровища князя Святослава спрятаны.

— Легенда, — пожал плечами прапорщик. — А ты-то про все это откуда знаешь?

— От отца Витькиного. Мы же дружили с ним когда-то… Он, когда ещё живой был, по — пьянке рассказывал, будто это его предок дальний, воевода Левшов, отличился.

— И ты, стары хрыч, поверил?

— Не сразу. Но потом, так уж вышло, на документики кое-какие наткнулся, на газетки, журнальчики… Оказывается, я не первый такой — там, в районе нынешнего Светловодска, кладоискатели уже чуть не каждый метр землицы перекопали. И любители-следопыты, и профессиональные археологи. Много чего нашли, но все по мелочи: черепушки, косточки, оружие, монеты… Старинные монеты. Серебряные! С изображением императора Цимисхия.

— Чего? — Не понял Ройтман.

— Не важно. Главное, что точно такую же монетку мне когда-то отец Виктора подарил.

— Хвастался, что это их семейная реликвия.

Спиригайло внезапно замолк, растопырился, начал расти — и вдруг лопнул без звука, без запаха и без следа. Как будто не было его вовсе…

А в коридоре послышались тяжелые, уверенные шаги. Павел насторожился, втянул ноздрями больничный воздух и крикнул соседу:

— Прикрой с флангов! Просто так не сдадимся, товарищ!

Дверь палаты душераздирающе скрипнула и открылась. В образовавшуюся щель вполз солнечный лучик и упал на стену. Потом световое пятно начало расти, набирая слепящую силу… Прапорщик ловко перемахнул через кровать, вскинул «маузер» и прицелился. Сердце его от волнения грохотало в груди, как разогнанный железнодорожный состав, а во рту пересохло.

— Стой, стрелять буду! — громко выкрикнул он.

— Да ладно тебе… свои же. Ствол-то опусти!

Ройтман занервничал ещё больше. Голос, лицо, походка появившегося в палате человека показались ему знакомыми с детства, но…

— Нет, не может быть, — прошептал больной. — Ты же уехал? Совсем уехал же?

— Ерунда. Ошибочка… — усмехнулся Виктор Рогов. — Я только собирался, да вот приятеля давешнего повстречал. Он и тебе не чужой, кстати. Не хочешь поздороваться?

Друг детства посторонился и пропустил вперед старика Пиккельмана.

— Ну что, молодой человек, — искривил посиневшие, мертвые губы Марк Моисеевич.

— Крутятся колесики-то? Резина хорошая, импортная…

— Сгинь! — Отшатнулся в ужасе Павел. — Сгинь, убиенный! Не доводи до греха, шмальну ведь из «маузера»!

— Стреляйте, молодой человек — довольно безразлично ответил Пиккельман. — Мне уже никакого вреда не прибавится. А вот дружка своего закадычного вы приговорили. Предали…

— Да не я это! Не я… сколько же можно объяснять!

— А кто же, Паша? — Спросил Виктор. — Кто? И зачем?

— Спиригайло с Заболотным! Они икону искали, древнюю, вот тебя и… того.

— Какая икона? Ну что ты опять городишь?

Павел Ройтман огляделся по сторонам и понизил голос до шепота:

— Клянусь, братишка… зуб даю! Они все про икону знают — и о знаках тайных, и о золоте, и о монетах… И сколько крови людской на этой иконе знают!

— Врете, молодой человек, — покачал головой Пиккелльман. — Обелить себя желаете? Отмазаться, ускользнуть от ответа… но нет — не выйдет! На этот раз не вы-ыйдет!

Марк Моисеевич широко размахнулся и швырнул прямо в лицо пограничнику противопехотную гранату.

— Ах ты, козел ты дохлый! — Прежде чем граната разорвалась, тот успел произвести из своего «маузера» два ответных прицельных выстрела.