Валерия Вербинина - Похититель звезд

Доктор проворчал что-то по-немецки по поводу погоды, которую, должно быть, привезли с собой живущие на побережье англичане, и двинулся следом за незнакомцем. Они сели в фиакр, и спутник Брюкнера велел вознице трогать. Тот кивнул и стегнул лошадь. Через полчаса фиакр остановился возле виллы, которая почти не была видна за увитой плющом оградой.

– Спасибо, любезный, – сказал незнакомец, соскакивая на землю.

Затем мужчина помог выбраться доктору, и в тумане вознице показалось, что тот шатается как пьяный, но он не стал задумываться над этим, тем более что незнакомец уже заплатил ему, и заплатил щедро. Возница понукнул лошадь, и вскоре фиакр скрылся за поворотом. Доктор Брюкнер медленно осел на землю возле своего чемоданчика. Взгляд у богемца был бессмысленный, нижняя губа отвисла. Он пытался поднять руку – и не мог.

– Ну, герр Брюкнер, – мягко промолвил незнакомец, подходя к нему, – а теперь познакомимся. Надеюсь, вы не против?

– Я никогда не узнаю, как на самом деле это произошло, – прошептала королева.

Нередин смотрел на нее во все глаза. Он понимал, что ему надо что-то сказать, хотя бы просто выразить сочувствие, и одновременно понимал, что все его слова бесполезны, что ни одно из них не способно залечить рану несчастной матери. Елизавета тяжко вздохнула, поникла головой.

– Они не хотели меня пускать к нему, но я все равно вошла. Оттолкнула Елену и вошла. Они уже перенесли его на кровать, и он там лежал, с закрытыми глазами, такой бледный, каким никогда в жизни не был. Доктор Брюкнер пытался меня убедить, что мой сын умер от чахотки. Какой вздор… Разве я не знала, что у него никогда не было чахотки? Моя сестра да, болела чахоткой и умерла от нее, но не Руперт… не Руперт… Я увидела маленькое пятно крови против его сердца, вот здесь, – королева показала на себе. – Он выстрелил себе прямо в сердце… да… Я спросила, где пистолет. Я хотела видеть комнату, в которой это случилось… А они прятали глаза. Доктор все пытался меня увести и повторял, что обо всем позаботятся, как будто… как будто что-то еще имело значение, кроме его смерти… Но им оказалось не так просто от меня отделаться. Я хотела знать, может быть, мой сын неосторожно обращался с оружием, и оно выстрелило, но… Он же охотник! – Елизавета заломила руки. – Про оружие он с детства знал все. Как он мог… как? Нет, религия права, что запрещает самоубийство… Если бы дети знали, как будут мучиться их родители, как станут терзаться… Утром я видела его, он был такой веселый, такой живой… Почему, почему он решился на это? Чем я его обидела? Я думала, Стефания будет ему хорошей женой, но если бы я знала… если бы я только знала! Видит бог, я бы ее убила своими руками, чтобы не допустить их брака…

Королева плакала, по ее щекам текли слезы. Она стала искать платок, но не могла найти, и Алексей подал ей свой.

– Елена стоит за дверью, – промолвила Елизавета, стараясь говорить своим обычным тоном, – и наверняка подслушивает… Прошу вас, делайте вид, что мы говорим о поэзии. Возьмите книгу в руки и откройте ее… вот так. – Она сделала попытку улыбнуться. Внезапно спросила: – Вы когда-нибудь помышляли о самоубийстве?

– Да, – не колеблясь, ответил поэт.

Елизавета пристально посмотрела на него.

– Почему?

– Первый раз это было в армии, – пояснил Алексей. – Я вдруг понял, что больше не могу там находиться, видеть все окружающее, изо дня в день, изо дня в день… что мне лучше умереть и освободиться навсегда. А второй раз я задумался о самоубийстве, когда… когда мне сказали, что у меня чахотка и я долго не протяну. Но тот доктор был не прав… если, конечно, Гийоме меня не обманывает, – быстро прибавил он.

Елизавета покачала головой, горячо проговорила:

– Никогда, никогда не делайте этого, если не хотите, чтобы ваши близкие терзались всю оставшуюся жизнь. Пусть даже вам кажется, что они не любят вас и не дорожат вами, все равно. Своим поступком вы убьете не только себя, но и их. Я никогда не прощу себе, что в то утро ничего не поняла… не почувствовала… Наверное, мой сын держался из последних сил, но уже тогда в нем что-то надломилось. Он ведь был гораздо тоньше, чем о нем думали… И любил не только охоту, но и многое другое. Однако остерегался показывать другим эту свою сторону… всем, кроме… кроме… впрочем, неважно.

– Он оставил записку? – спросил Алексей.

Елизавета удивленно взглянула на него.

– Записку? Нет.

– Но хоть что-то, что объясняло, почему он так поступил? – настаивал поэт.

Королева взяла у него из рук книгу и стала листать страницы, делая вид, что рассматривает виньетки.

– Нет, – сказала она наконец. – Почему вы спросили?

– Если не было записки, то, может быть, все-таки произошел несчастный случай? – предположил Нередин. – Простите меня, Ваше величество, но мне кажется странным, что ваш сын так неожиданно решился… решился покинуть вас, зная, как вы его любите.

Он запнулся и покраснел, потому что поймал себя на мысли, что ему нравилось находиться в обществе Елизаветы. И уж во всяком случае, мысль о самоубийстве была бы последней, которая могла прийти ему в голову рядом с королевой. Елизавета перевернула страницы и, как бы рассматривая титульный лист, вновь заговорила тихо:

– После гибели Руперта барон Селени нашел его дневник и принес мне. И там мой сын пишет, что матери нет до него никакого дела, что его жена Стефания – эгоистичная, ограниченная женщина и что единственный человек на свете, который его понимает, никогда не сможет с ним быть. Еще он писал, что проклинает свою судьбу, которая сделала его наследным принцем Богемии, и был бы счастлив, если бы его родители были обыкновенные мещане или чиновники. Вот так… После его смерти я не могла уснуть… стоило мне закрыть глаза, и я сразу же видела перед собой его лицо, как он лежал на той кровати… и испуганные лица придворных… и Селени с кровавой тряпкой в руках… я столкнулась с ним в коридоре… Я ничего не могла забыть. И мой муж старался держаться как всегда, но я слышала, как он рыдал потом за дверью… когда думал, что я ничего не слышу. Он весь поседел после похорон… Все слали нам свои соболезнования, а мы должны были притворяться, притворяться… что ничего особенного не случилось, что это судьба, болезнь, чахотка… Я не могла больше оставаться в замке. Я бы сошла с ума, наверное… – Королева протянула книгу Алексею и посмотрела ему прямо в глаза. – Простите, сударь, что я говорю с вами обо всем этом. Но мне было очень тяжело… мне и сейчас тяжело. Ваш врач дал мне снотворное, только оно меня и спасает. Жаль, что он вынужден был уехать.

– Кто, Ваше величество? – удивился Алексей.

– Виконт де Шатогерен, – не менее удивленным тоном промолвила Елизавета. – Граф Эстергази сказал, что поэтому мне придется вновь воспользоваться услугами Брюкнера… хотя бог свидетель, я не желала бы видеть его сейчас. А что, разве виконт не уезжал?