Валерия Вербинина - Похититель звезд

– Нет, – ответил поэт, мало-помалу начиная догадываться, – доктор по-прежнему в санатории… но господин Карел Хофнер уведомил его, что вы решили отказаться от его услуг.

Щеки Елизаветы вспыхнули. Она отвернулась от окна и села.

– Что ж, вы сами видите, как можно доверять этим людям, – с горечью проговорила королева. – Если не возражаете, я хотела бы через вас передать виконту письмо.

– Разумеется, Ваше величество, – поклонился Нередин. – Я непременно ему передам.

Елизавета стала искать чернильный прибор, но в комнате его не оказалось. Пришлось позвать Елену, которая принесла требуемое и с готовностью предложила написать письмо под диктовку государыни.

– Я еще не разучилась писать сама, – сердито бросила королева. – Ступайте!

Фрейлина удалилась, но Алексей заметил, что, уходя, она неплотно притворила за собой дверь. Елизавета написала короткое письмо, запечатала его и вручила Алексею.

– Я хотела бы попросить вас об одолжении, – после короткой паузы промолвила королева.

И опять Нередин почувствовал на себе ее прямой, открытый взгляд. И сказал, что готов исполнить все, о чем его попросят.

– То, что я рассказала о моем сыне…

Алексей заверил ее, что дальше его это не пойдет. Елизавета грустно улыбнулась.

– Кажется, мы еще не говорили с вами про современных русских поэтов, – заметила она.

И разговор вновь вошел в мирное литературное русло, не касаясь более ни материнского горя, ни самоубийства единственного сына, ни видений, которые преследуют по ночам сильных мира сего.

…Когда Нередин наконец покинул виллу, голова у него шла кругом. Поэт жалел Елизавету, потому что женщина была несчастна, и в то же время она была так красива и величава в своем горе, что Алексей невольно восхищался ею еще сильней. Кроме того, он никак не мог взять в толк, какие причины могли побудить ее сына покончить с собой. Из слов королевы стало ясно, что брак принца Руперта оказался неудачным, но ведь ничто не мешало ему разъехаться с женой и держать ее в почтительном отдалении. Да и вообще, если бы все неудачные браки оканчивались самоубийством, то вскоре на земле не осталось бы ни одного человека.

«Нет, там было что-то еще, – смутно подумал поэт. Туман почти съел дорогу, фиакров не было, и он двигался наугад сквозь белую пелену. – Возможно, и впрямь несчастный случай, возможно, припадок безумия… – Тут мысли его приняли совершенно другое направление. – У нее красивые руки и замечательные волосы. А бриллиантовые бабочки очень ей идут».

Он остановился, испытывая смутную тревогу; но тревога эта не была связана ни с его мыслями, ни с видением несчастного молодого человека, который прострелил себе сердце, и вообще явилась откуда-то извне. Нередин не зря служил в армии, и теперь, когда он шел, окутанный туманом, неким шестым чувством учуял, что за ним кто-то крадется.

Кажется , отмахнулся поэт.

А вот и нет , шепнул поручик.

И тут Нередин и впрямь услышал чьи-то шаги, очень осторожные, как будто кто-то ступал едва ли не на цыпочках. И его обдала волна липкого, противного, холодного страха. Он повернулся – и тут увидел в пяти шагах перед собой одного из братьев Хофнер. Карман серого хофнеровского сюртука как-то странно оттопыривался, и обладатель держал в нем свою руку.

«Пистолет или револьвер», – моментально сообразил бывший поручик. Во рту у него разом пересохло. Он сделал шаг назад и почувствовал, что за спиной у него уже кто-то стоит. И, бросив взгляд через плечо, увидел второго Хофнера.

«Нет, это…»

Он не успел подумать, нелепо это, или смешно, или странно, потому что ему внезапно неодолимо захотелось бежать. Бежать немедленно, куда глаза глядят. Но он не мог пошевелиться, потому что недостойно, понимаете ли, поэта, чьими стихами зачитывается вся Россия, мчаться куда-то сломя голову, как заяц. А первый Хофнер меж тем подходил все ближе…

– Господин Нередин!

Рыжие братья застыли на месте, не веря своим ушам. От тумана отделилась тень в голубом платье.

– Ваше величество! – вырвалось у поэта.

– Вы не можете идти пешком, да еще в такую погоду, – проговорила Елизавета, подходя ближе. – Я сказала Елене, чтобы вас отвезли в моем экипаже.

Хофнеры переглянулись с красноречивой яростью в глазах. «Они хотели меня убить, – понял Нередин. – Убить за то, что я…» И ему сделалось по-настоящему страшно. Секреты чужого монаршего двора могли слишком дорого ему обойтись.

Но вот подъехала карета с гербом графа Эстергази.

– Я провожу вас, – обронила Елизавета спокойно, так, словно королеве одного из могущественных государств Европы ничего не стоило проводить русского поэта до санатория. Но что-то было в ее тоне такое, что ни братья, ни фрейлина, тоже вышедшая из тумана, даже не подумали ей перечить.

Хофнер услужливо растворил дверцу, другой помог поэту забраться внутрь следом за королевой. Братья улыбались, но, вероятно, из-за тумана их улыбки походили скорее на гримасы.

– Трогай, – велела Елизавета кучеру.

В руке Нередин по-прежнему сжимал книжки и письмо, которое она ему вручила для передачи Шатогерену. Он положил их на сиденье. В голове у него неотвязно маячила одна и та же мысль: почему королева пошла за ним? Ведь только ее вмешательство спасло ему жизнь, в том нет сомнений.

– О чем вы думаете? – нарушила молчание Елизавета.

Алексей увидел, как в полумраке кареты блестят ее глаза, и ответил честно:

– О вас.

А потом наклонился к ней и поцеловал ее. Так просто, словно они были знакомы много лет.

– Вы сумасшедший, – прошептала Елизавета, когда он наконец отстранился от нее.

– Нет, – ответил поэт. – Вы спасли мне жизнь.

– Значит, только из-за этого?

– Нет, – повторил Алексей.

Он поцеловал ее руку, ее пальцы, ее волосы, ее глаза. Неожиданно она расплакалась, и Алексей стал вполголоса успокаивать ее. От ее платья пахло какими-то тяжелыми, дурманящими духами, от которых у него немного кружилась голова.

– Ты странный. Но ты настоящий, и это хорошо, – неожиданно сказала Елизавета.

И погладила его по лицу – легко, кончиками пальцев, – и на сей раз уже ему захотелось плакать. И еще он подумал, что, наверное, больше никогда не увидит ее.

Карета подъехала к санаторию и остановилась. Нередин вышел, и Елизавета из кареты протянула ему книги и письмо, которые поэт едва не забыл.

– Прощайте, сударь.

Они опять были на «вы».

– Прощайте… госпожа графиня, – пробормотал Алексей.

Он стоял на месте, провожая глазами фонари кареты, пока те не скрылись из виду, и только тогда двинулся к воротам. Но, не дойдя до них, замер на месте.

Возле ворот стоял высокий блондин с военной выправкой – тот самый, которого Алексей прежде видел на берегу.