Даниэль Клугер - Побег из «Школы искусств»

– Это всем известно, – невозмутимо ответил Галлер. – Я построил фабрику канцелярских товаров.

– Действительно, как же построить экономику без карандашей? – сказал Черноусов. – Никак ее не построить. Самый что ни на есть необходимый товар. Так сказать, предмет первой необходимости. Ведь, чтобы сделать карандаш – тут и лесобумажная промышленность нужна, и добывающая… Опять же, занятость, рабочие места. Вперед, ребята, завалим мир дешевыми карандашами производства Галлер-РСФСР! Капитализм найдет под ними свою гибель. Коммунизм есть Советская власть плюс карандашизация всей страны…

– Не надо клоунады, – мягко сказал Галлер. – Я делал свой бизнес, ваши правители – свой. Все были довольны. У меня на родине многие посмеивались: ах как ловко этот молодой человек обвел вокруг пальца недотеп-большевиков! За какие-то карандаши получил от них невероятные ценности. Но большевики вовсе не были недотепами. Они знали, чего хотели.

– Стоп, – сказал Черноусов. – А нельзя ли уточнить: какие именно ценности Реймонд Галлер получил от советского правительства?

– Художественные ценности, – ответил Галлер. – Картины великих живописцев эпохи Возрождения. Античные скульптуры. Древние рукописи. Ювелирные изделия. То, что хранилось в запасниках Эрмитажа и других русских музеев.

– А ведь вы подставили своих партнеров, – сказал Черноусов после паузы. – Вы подарили Нью-Йоркскому музею тициановскую «Венеру с зеркалом», до того принадлежавшую Эрмитажу и приводившую в восхищение великого русского художника Сурикова… А ведь условия сделки должны были храниться в тайне, не могли же большевики перед всем миром признаться, что за карандаши отдали бесценные шедевры мировой живописи! Советское правительство именно тогда обвинили в кощунственной и позорной распродаже национальных ценностей. Обвинения исходили, главным образом, из кругов эмигрантских. Что и естественно, поскольку другим кругам судьба полотен Эрмитажа была мало интересна. Некоторые обвинители возмущались самим фактом распродажи, некоторые тем, что продавали по дешевке.

Галлер равнодушно смотрел на Виктора. Черноусов подошел ближе, наклонился к старику и сказал:

– У так называемых «фармазонов» существует практика: чтобы всучить «лоху» – наивному простаку – подделку, необходимо, для начала, дать ему ценность настоящую. Например, хотите продать поддельные алмазы – не пожалейте двух-трех настоящих. Пусть проверит, пусть убедится. А потом… Ну, дальше – ловкость рук. Хотите продать коллекцию подделок под картины великих художников? Не жадничайте, продайте (по дешевке) хотя бы один подлинный шедевр. Тициановская «Венера» была, разумеется, подлинником. И выставлена на широкое обозрение, в одном из крупнейших музеев мира. Так что ее подлинность могла быть подтверждена экспертными оценками крупнейших, всеми уважаемых специалистов с мировым именем. Было и еще несколько аналогичных работ. Что же до остального… Тоже, в своем роде, шедевры. Созданные в недрах ОГПУ-НКВД талантливыми безымянными художниками. И проданные западным коллекционерам, – он выпрямился. Спросил: – Скажите, когда впервые вы услышали это название – «Школа искусств»? И от кого?

Американец задумчиво смотрел поверх головы собеседника. Виктор ждали. Прошло много времени, прежде чем Галлер заговорил.

– В 1929 году, – сказал он равнодушным голосом. – От тогдашнего министра внутренних дел…

– Наркома, – поправил Черноусов.

– Что?

– Наркома внутренних дел.

– Да, конечно. Наркома внутренних дел Генриха Ягоды, – он отвечал механически. Глаза были полуприкрыты морщинистыми веками. – Он сделал мне весьма любопытное предложение.

– И в чем же оно заключалось?

Галлер усмехнулся.

– Я смотрю, вы неплохо осведомлены, – сказал он. – Что ж, слушайте. Собственно, почему бы и нет? Почему бы мне и не рассказать? Насколько я понимаю, вам удалось раскопать почти все – хотя, честно говоря, не знаю, каким образом. Боюсь только, что вы можете неверно оценивать мои мотивы.

– А вы объясните, – предложил Виктор. – А уж я постараюсь оценить правильно.

– Хорошо. Слушайте… – он помолчал немного. – Речь шла о продаже некоторой части произведений искусств, хранившихся в советских музеях, коллекционерам в США. Мне было предложено выступить в качестве посредника. Вкратце – вот и все.

– Но был еще один нюанс, – напомнил Черноусов. – Самый главный. «Школа искусств».

– Верно, – сказал Галлер. Он не испытывал никакого смущения. А может быть, просто хорошо держался. – Я принял предложение большевиков. Это была грандиозная идея! – щеки его порозовели, он даже помолодел.

– Грандиозная афера, – поправил Виктор.

– Какая разница! Мне доставляло удовольствие дурачить всех этих самодовольных снобов. Они строили из себя знатоков и ценителей искусства, говорили правильные слова – а сами только что не потирали руки от жадности и от глупости большевиков, как им казалось. Ох, как я их тогда ненавидел…

– Интересно, за что? – спросил корреспондент.

– За что? – он криво улыбнулся. – За их отношение ко мне. И к таким, как я. Кем был я в глазах всех этих снобов? Выскочкой с Бронкса, нескладным еврейским юношей, который не умел одеваться, говорил с чудовищным идишским акцентом, едва мог читать и писать. О, мы прекрасно понимали друг друга – с вашими тогдашними властями. Их чувства были похожи на мои. Поймите, это была не просто афера, это была виртуозная игра. И – конечно, вы правы: скандал, связанный с продажей большевиками национальных культурных ценностей, как раз работал в нашу пользу. Более того: мы действительно спровоцировали его. Кривцов – один из кураторов от НКВД – предложил мне подарить подлинный шедевр известному музею. Причем я должен был случайно обмолвиться, что картина куплена мной в Москве, практически за бесценок. Мне было предложено самому выбрать. Я выбрал картину Тициана «Венера с зеркалом».

– Что ж, – сказал Черноусов. – Игра… Да, пожалуй, игра. Жаль только, что фишками в этой игре были десятки людей, отнюдь не испытывавших наслаждения. Собственно, они даже не знали, в какой «игре» им приходится участвовать.

Галлер мгновенно помрачнел.

– Я ничего не знал об этих людях, – сказал он.

– Не знали? Вы не знали, что несколько десятков человек арестованы ОГПУ просто для того, чтобы обеспечить эту грандиозную, как вы говорите, идею исполнителями?

– Нет, не знал. Я узнал об этом гораздо позже… – он замолчал, потом сказал другим тоном: – Вы правы. Конечно, я знал об этом. Когда я спросил у Трегубова и Кривцова – они непосредственно курировали проект. – кто и как будет осуществлять…

– Были арестованы тридцать восемь человек, – тихо сказал Виктор. – Художники так называемой неоклассической школы. Через двадцать семь лет вышел один. Ефим Мардер, их глава. Он умер десять лет назад. Смерть его оказалась связанной все с тем же делом. Ему не удалось бежать из «Школы искусств».