Чингиз Абдуллаев - Мечта дилетантов

— Зачем? — спросил Абасов. Это было его первое слово.

— Так решили ваши родственники, — ответил Боташев, — в данном случае вы можете отказаться.

Абасов посмотрел на нового адвоката.

— Вы из Баку? — спросил он.

— Нет. Меня нашли в Москве, — почти честно ответил Дронго.

— Кто вас нашел?

— Ваш старший брат и ваша племянница. Они попросили меня защищать ваши интересы.

— Напрасно. Я им передал, что мне ничего не нужно. Все уже и так решено.

— Пока ничего не решено, — возразил Дронго, — но если вы будете сидеть с таким безучастным видом и твердить, что все решено, возможно, решение суда тоже станет предопределено.

— Оно и так предопределено, — возразил Абасов, — хотя делайте, что считаете нужным. Мне все равно.

— Понятно. Могу я поговорить с вами наедине?

Абасов посмотрел на него какими-то мутными глазами. Дронго даже испугался. В них не было самого главного. Интереса к жизни.

— У меня будет только одна просьба, — сказал Ахмед Абасов, — я хочу написать свое завещание, если это возможно. И нотариально его заверить.

— Вы не ответили на мой вопрос. Могу я поговорить с вами наедине?

— Зачем?

— У меня есть к вам несколько личных вопросов.

— Это ни к чему.

— И тем не менее я настаиваю.

— Вас прислала моя племянница? Сабина все никак не может успокоиться.

— Вы разрешите мне поговорить с вами наедине? — В очередной раз терпеливо попросил Дронго.

— Ладно, — кивнул Абасов, — делайте, что хотите.

Дронго обратился к Боташеву.

— Жагафар Сабитович, можно, мы поговорим с нашим другом наедине? Если это вас не обидит, конечно.

— Я все понял еще тогда, когда вы появились в нашей юридической консультации, — усмехнулся адвокат, — говорите, конечно. Вы могли говорить и в моем присутствии. Я не понимаю азербайджанского. Но учтите, что вас могут прослушивать, хотя это и запрещено законом, — он поднялся и вышел из комнаты, позвонив конвоиру, чтобы открыть дверь.

Они остались вдвоем.

— Что вам нужно? — тихо спросил Абасов? — Почему вы не оставите меня в покое? Я ведь уже признал свою вину. Что вам еще от меня нужно? Это я убил Лешу Паушкина. И двое свидетелей видели, как я его бил ножом. Что вам еще нужно?

— Давайте говорить по-азербайджански, — предложил Дронго, — так будет удобнее. Во-первых, я не адвокат…

— Интересное признание, — пробормотал Абасов, — неужели вы ангел, который прилетел сюда, чтобы меня спасти?

— И не ангел. Я частный детектив, эксперт-аналитик. Меня попросили помочь вам, расследуя ваше уголовное дело…

— Мне помочь невозможно. Я сам во всем виноват.

— Хватит, — резко прервал его Дронго, — в конце концов вы не мальчик. Ведите себя как взрослый мужчина. И ответственный человек. Ваши родственники сходят с ума, ваши дети не знают, что с их отцом, ваша племянница бегает по всем лучшим авдокатам Москвы, а вы валяете дурака. Корчите из себя мученика. Может, хватит издеваться над своими родными и близкими. Пожалейте хотя бы их.

— Я конченый человек. Очевидно, у меня такая судьба. Есть люди, у которых все предопределено. Сначала Замира, потом мой срыв. Все было предопределено, — равнодушно сказал Абасов.

— Ваша первая супруга умерла в результате тяжелой болезни, — вспомнил Дронго, — иногда подобное случается. Но насколько я знаю, вы не сломались, не опустили руки. Наоборот, через год после ее смерти вы перешли в банк «Универсал», где работали до сих пор. И работали, очевидно, очень хорошо, если сначала вас сделали заместителем заведующего, потом первым заместителем, потом заведующим отделом, потом начальником управления и, наконец, вице-президентом. Насколько я знаю вас даже хотели выдвинуть первым вице-президентом банка. И человек с такими способностями вдруг превращается в опустившегося типа, в ничтожество. Никогда не поверю.

— Не нужно меня оскорблять, — поднял голову Абасов.

— Нужно, — крикнул Дронго, — иначе я не смогу прошибить ваше стоическое равнодушие. Ты решил остаться в этой тюрьме до конца жизни? Или не понимаешь, что твое признание делает из тебя пожизненного заключенного? Хочешь умереть героем в тюрьме? А о своих детях ты подумал? Они всю жизнь будут ходить с клеймом детей убийцы. Ты этого хочешь? Тебе так больше нравится?

Он видел, как били эти слова по несчастному человеку, сидевшему напротив него. Видел, как тот вздрагивает. Но иного выхода он не представлял. Ему было важно вывести из состояния равнодушия Абасова, заставить его начать говорить, выбить из него эту напускную маску равнодушия. Он продолжал кричать, и вдруг Абасов заплакал. Это было так неожиданно и страшно. Он обхватил руками лицо и начал громко плакать. Все его тело сотрясалось от рыданий. Дронго достал носовой платок, протянул своему собеседнику.

— Хватит, — попросил он.

— Уйдите, — простонал Абасов, — я сегодня себя убью. Не нужно мне жить. Я не должен жить…

— И очень глупо поступите. У ваших девочек и так нет матери. Как они будут без отца? Можете себе представить, что скажут в Баку? Дети человека, которого убили в тюрьме. Никто не поверит, что вы сами себя убили…

Он нарочно говорил эти безжалостные слова, чтобы образумить Абасова и через боль вывести его на возможные откровения.

— Что мне делать? — спросил наконец Абасов убирая руки. Он вытер лицо, было заметно, как он волнуется.

— Сначала успокоиться, — посоветовал Дронго, — выбросить из головы глупую мысль о самоубийстве. Затем осознать, что ничего не потеряно. И наконец, помочь мне найти возможные мотивы убийства, чтобы как-то облегчить вашу участь. Это вы убили Паушкина?

— Да, конечно, я. На глазах у свидетелей.

— Про свидетелей мы еще успеем поговорить. Первый вопрос. Где вы взяли нож?

— Не знаю. Следователь написал, что это я принес с собой охотничий нож. И я подписал свое признание. Но это был не мой нож.

— Уже интересно. Тогда чей?

— Не знаю.

— Как это, не знаете. Вы вошли в номер и нож был там?

— Да, лежал на столе. Я сразу обратил на него внимание.

— Тогда получается, что нож принес Паушкин?

— Возможно, это был его нож. Но я подписал признание, что это был мой нож.

— Понятно. Теперь второй вопрос. Как вы узнали, в каком номере находится Паушкин?

— Мне сообщили.

— Кто сообщил?

— Я не хочу об этом говорить.

— Вы пришли в гостиницу, вошли в номер, который снимал Паушкин, увидели нож на столе и сразу стали бить свою жертву?

— Нет. Сначала мы поговорили. Но я был в таком состоянии, что просто сходил с ума. Что было потом, я не очень помню…

— Почему?

— Об этом я не буду говорить.

— Интересная беседа у нас получается. Зачем вы тогда разгромили кабинет Паушкина?

— Я этого не делал.

— А кто это сделал?