Николай Томан - Воскрешение из мертвых (сборник)

Вспомнился подполковнику Лазареву и другой разговор. Он произошел спустя примерно год после того, как Грунина пришла в его отдел. К тому времени он имел возможность оценить и характер ее, и деловые качества. Ничто уже не составляло для него загадки, все было ясно, поэтому он не задал ей вопроса: почему пошла она на оперативную работу в органы дознания, а не в следственный аппарат? Спросил ее о другом:

— Скажите, Татьяна Петровна, как родители отнеслись к вашему решению работать инспектором?

— Это вы потому, что работа в органах дознания — не женское вроде дело? — усмехнулась Татьяна.

— Не совсем. Работа следователя тоже ведь не очень женская…

— Однако интеллигентнее вроде, — досказала за него Татьяна.

— Я этого не считаю… — попытался возразить ей Лазарев.

Но она снова перебила его:

— Мои родители тоже этого не считали. Их беспокоило другое, особенно маму, — справлюсь ли я с этим «не очень женским делом?» Но мне даже отвечать ей не пришлось. За меня ответил папа. «Как вот я представляю себе работу теперешних органов дознания, — сказал он маме. — Для них, по-моему, важна не столько мускулатура, сколько хорошая голова. Я бы даже сказал — спокойная, трезвая голова, умеющая быстро все схватить, взвесить и рассудить. Так ведь все это у нашей Тани есть. А схватываться с преступниками врукопашную ей вряд ли придется. Ты же читаешь иногда Жоржа Сименона, запомнился ли тебе хоть один случай, чтобы его прославленный комиссар Мегрэ боролся или хотя бы стрелял в кого-нибудь?…» — «Но ведь пистолет-то ей, наверное, выдадут?» — перебила отца мама. «Выдадут, но лишь на всякий пожарный случай, как говорится», — рассмеялся папа».

Вспомнив теперь этот давний разговор, подполковник Лазарев невольно улыбается, прикрывая лицо страничками доклада Груниной. Торопливо прочитав сжато изложенные соображения Татьяны, он сдержанно хвалит ее и спрашивает:

— А о применении на допросах диктофона почему не упомянули?

— Об этом вы сами высказали много интересных мыслей, и я полагала…

— Э, какие там интересные мысли! — пренебрежительно машет рукой Лазарев. — Эти мысли, как говорится, витают в воздухе. Ну да ладно, это я сам потом добавлю. Теперь о причине вашего плохого настроения…

— А точнее, озабоченности, — поправляет его Татьяна. — Вы помните дело об избиении Глафиры Бурляевой?

— Дознание по которому производили вы? Но ведь оно завершено, и муж Бурляевой осужден.

— Однако я, как вам известно, не была убеждена, что последнее избиение, в результате которого Бурляева попала в психиатрическую больницу, — дело рук ее мужа. Да, он бил Глафиру, это засвидетельствовано ее соседями по квартире, но так зверски избить ее он все-таки не мог.

— Опять вы за своё…

— Да, я опять за своё, Евгений Николаевич! Называйте это как угодно — хоть «чистой интуицией», но я убеждена, что избил Глафиру не Бурляев, а кто-то другой.

— В его присутствии?

— Да, скорее всего, в его присутствии.

— Почему же тогда Бурляев взял всю вину на себя?

— Потому, видимо, что того, кто избивал в этот вечер его жену, и он, и сама Глафира, и некоторые другие свидетели до смерти боятся.

— А кого вы имеете в виду под другими свидетелями.

— Их соседа Павла Грачева, например.

— Того самого Грачева, допрашивать которого вы ездили в исправительно-трудовую колонию? Но, насколько мне помнится, он показал, что был в тот день пьян и не слышал, что творилось у Бурляевых.

— Все это действительно записано в протоколе допроса. Однако он не отрицал, что часто слышал, как Бурляев «учил свою супругу уму-разуму». Но ведь пьян-то он бывал почти ежедневно, так почему же прежде слышал, а когда избиение соседки носило совсем уже зверский характер и она, видимо, кричала или стонала громче прежнего, не услышал ничего?

— Вы не допускаете разве, что в тот вечер был он пьян более обыкновенного?

— Вот этого-то как раз и не было! — энергично встряхивает головой Татьяна. — Именно потому, что Грачев бывал пьян постоянно, соседка по их общей квартире, открывавшая ему входную дверь, обратила внимание, что был он в тот вечер совершенно трезв. Я ведь вам, Евгений Николаевич, все это уже докладывала в свое время.

— Да, да, докладывали, припоминаю. Помнится даже, что приехали вы от Грачева с убежденностью, будто ему известен подлинный виновник увечья Глафиры Бурляевой.

— Я вам еще сказала, что Грачев не просто мелкий предприниматель, делавший из заводских материалов крестики для верующих, он законченный, убежденный стяжатель со своей тлетворной стяжательской философией.

— Будем надеяться в таком случае, что Грачев не так скоро вернется…

— Он уже вернулся, Евгений Николаевич! Я только что видела его в очереди к начальнику нашего паспортного стола.

— Так вот, значит, в чем причина вашей сегодняшней озабоченности?

— Да, в этом. Он ведь не только снова будет жить в нашем районе, но и вернется, наверное, на тот же завод.

— Ну, во-первых, это еще неизвестно. А во-вторых, не вижу в этом ничего страшного. Он работал на экспериментальном? Так там у них лучшая в районе народная дружина и комсомольский оперативный отряд. Они не выпустят его из своего поля зрения…

— Я не очень уверена в этом, Евгений Николаевич. Едва ли Грачев внушит кому-нибудь подозрение. Такой усыпит бдительность и более опытных людей. Когда я ездила в колонию, начальник ее отзывался о нем, как о самом дисциплинированном и трудолюбивом.

— Кстати, какая репутация была у него на заводе до ареста?

— Он и на заводе числился чуть ли не в передовиках. А вот убеждения у него…

— Каким, однако, образом, стали они вам известны? — иронически усмехается Лазарев. — Мне помнится, в колонии вы с ним беседовали не более получаса.

— Совершенно верно, но Грачев позволил себе в эти короткие полчаса «раскрыться», откинуть, так сказать, забрало и высказать свое «кредо».

— Смел, стало быть.

— Скорее, нагл.

— И знаете почему? Внешность ваша спровоцировала его на такую откровенность. Вы ведь в штатском были? Вот он и решил пооткровенничать с интересной женщиной, да еще и посоветовал, наверное, с вашими внешними данными попытать счастья в кино. Угадал?

— Что-то в этом роде, — смущенно улыбается Татьяна. — Но опасность возвращения Грачева на завод нельзя недооценивать. Я по-прежнему убеждена, что он как-то связан с тем, кто изувечил жену его соседа.

— Дело Грачева вел, кажется, Биленко?

— Да, Биленко. Но что сейчас говорить об этом. Он теперь в Киевском управлении Министерства внутренних дел. К тому же формально к нему вроде и не придерешься…

— А вы считаете, что придраться было к чему?

— К сожалению, я познакомилась с делом Грачева уже после того, как он был осужден. Но мне кажется, Биленко не должен был верить его заявлению, будто изготовленные им крестики сбывал он через служителей церкви, фамилии которых не мог назвать. Скорее всего, занимался этим кто-то из его сообщников. И если теперь Грачева снова примут на тот же завод…