Николай Томан - Воскрешение из мертвых (сборник)

— Я полагаю, что труднее всех у вас Анатолию, — перебивает Олега Татьяна, вызывая в своей памяти образ рослого красавца Ямщикова.

— Да, он горяч и вспыльчив, — соглашается Олег.

— И не только это. По-моему, он подвержен соблазнам больше, пожалуй, чем все вы, вместе взятые, и я очень боюсь, как бы он однажды…

— А я за него, как за себя, ручаюсь!.. — теперь так же громко, как и на заводе, восклицает Олег.

Но в это время в комнату Татьяны заглядывает ее мать, очень еще молодая на вид и такая же красивая, как дочь.

— Может быть, вы чаю выпьете, молодые люди? — спрашивает она.

— В самом деле, Олег, почему бы нам не выпить чаю в компании с моими родителями? Они у меня люди гостеприимные и простые.

Олег знает, что отец Груниной доктор технических наук, а мать преподает в Художественном институте имени Сурикова. Пить с ними чай он, конечно, не рассчитывал. Отказываться, однако, неудобно, и Олег встает, хватаясь за пиджак.

— Зачем он вам? — смеется Татьяна. — Чай ведь горячий, наверное?

— Нет, нет, — протестует Олег, — без пиджака я не пойду.

— Считаете, что не совсем прилично? — все еще улыбается Татьяна. — Ну и рабочий класс пошел! Ладно уж, идите в пиджаке, только без галстука. Он ведь у вас в кармане, правда?

— Да, пришлось снять, — смущенно признается Олег. — Повязал не очень удачно…

За чаем, вопреки опасениям Татьяны, Олег чувствует себя гораздо свободнее, чем во время разговора в ее комнате. Он толково отвечает на расспросы, делится впечатлениями о недавно прочитанной книге Жана Ренуара об его отце, знаменитом художнике Огюсте Ренуаре.

— А вы знаете, — говорит Олегу отец Татьяны, — я ведь тоже начинал когда-то с профессии слесаря-лекальщика. Работал и учился, так что мы с вами почти коллеги. Сейчас, правда, я уже не занимаюсь инструментальным делом, но слесарей-лекальщиков высоко ценю. Вы к тому же учитесь в каком-то институте? Не в станкостроительном ли?

— Нет, папа, — отвечает за Олега Татьяна, — он на заочном отделении философского факультета.

— Философского? — удивленно поднимает брови Грунин. — Хотя, в общем-то, это и не удивительно — у слесарей-лекальщиков я давно подметил философский склад ума.

— Как у часовщиков, — посмеивается Олег. — Тонкий ручной труд вообще предрасполагает к философскому осмыслению действительности.

— А вы на ручной работе? — спрашивает Грунин.

— Слесаря, по-моему, вообще только на ручной, — замечает Татьяна.

— Плохо ты знаешь современное слесарное дело, — усмехается отец. — У них теперь разнообразные плоскошлифовальные, оптические профилешлифовальные и координатно-расточные станки. Даже такие тончайшие приборы, как измерительные плитки, знаменитые «плитки Иогансона», которые долгое время вся Европа делала вручную, теперь изготовляются на станках. А история этих плиток — целая поэма с драматическими эпизодами!..

— Ты нам как-то рассказывал о них, папа, — перебивает отца Татьяна. — Это те самые прямоугольные стальные брусочки, которыми измеряют особо точные изделия, да? История этих плиток показалась мне не столько поэмой, сколько своеобразным техническим детективом — все ведь было сплошной тайной.

— Да, тайн у «плиток Иогансона» хватало! Шведский инженер Иогансон скрывал их секрет не только от посторонних, но и от своих рабочих. Лишь несколько специалистов, которым он вынужден был довериться, знали весь процесс их изготовления в целом…

— Но ведь и мы научились их делать, — снова перебивает отца Татьяна.

— Да, научились. Первым стал их изготовлять русский слесарь Николай Васильевич Кушников. А станок для механического их производства изобрел другой слесарь — Дмитрий Семенов. Делать их вручную теперь, наверное, мало кто умеет.

— У нас на заводе только Ямщиков да я, — с почти нескрываемой гордостью произносит Олег. — Вообще-то их у нас главным образом ремонтируют.

— Притиркой и доводкой?

— Да, абразивно-притирочными материалами.

— Знаменитой пастой ГОИ! — восклицает Грунин, которому приятно вспомнить свою молодость и те годы? когда он работал инструментальщиком. — А ты знаешь, что такое ГОИ? — обращается он к дочери.

— Я знаю, что такое ГАИ, — смеется Татьяна.

— А ГОИ — это притирочная паста, составленная по рецепту академика Гребенщикова в Государственном оптическом институте для зеркальной доводки металлов. Отсюда и ГОИ. Вы, наверное, выводите с плиток только забоины и коррозию? — спрашивает Олега Грунин.

— Лично я восстанавливаю их параллельность и снижение номинальных размеров.

— О, это ювелирная работа!

— Я видела его в цехе. Все там в белых халатах, как в хирургической клинике, — замечает Татьяна.

— Ты не шути, — бросает на нее строгий взгляд отец. — Это, может быть, еще и потоньше хирургии. У них там не должно быть ни единой пылинки, а температура ровно плюс двадцать по Цельсию. Ни на полградуса меньше или больше. Обрабатываемые детали они ведь проверяют с помощью микроскопов.

— Универсальными микроскопами, — тихо говорит Олег. — И еще оптиметрами. Методом интерференции света. Точность обработки у нас до микрона, до тысячных долей миллиметра. Я засиделся у вас, однако! — спохватывается вдруг Рудаков, вставая из-за стола. — Извините, пожалуйста…

— Очень рад знакомству с вами, — крепко пожимает ему руку Грунин.

— Заходите почаще, — приглашает Олега мать Татьяны.

— Спасибо!

— Я пройдусь с ним немного, — говорит Татьяна родителям. — Провожу до метро.

— Ну, как вам показались мои старики? — спрашивает Татьяна Олега, как только они выходят на улицу.

— Классные старики, как сказал бы Вадим Маврин.

— А вы?

— Очень симпатичные.

— Особенно папа?

— Почему же? И мама тоже…

— Ну, ее-то вы пока не в состоянии оценить. Она почти весь вечер помалкивала, присматриваясь к вам. Думаю, однако, что вы ей понравились.

Олегу очень хочется спросить: «А вам-то нравлюсь я хоть немного»? Но вместо этого вопроса он робко произносит:

— Если я скажу вам, что чувствую себя сейчас очень счастливым, вы мне, наверное, не поверите…

Татьяне тоже хочется уточнить: «Отчего?», но она не задает ему этого вопроса.

— А знаете, кто сегодня был у нас на заводе? — после небольшой паузы спрашивает ее Рудаков. — Пронский! Виталий Сергеевич. Назвался хорошим вашим знакомым.

— Так и сказал: «Хороший знакомый»? — переспрашивает Татьяна.

— Примерно так. Почему вы этому удивились?

— Не ожидала, что он так себя отрекомендует. Да и вообще, зачем было говорить о знакомстве со мной? Какое это имеет значение?

— Большое. К нам сейчас проявляют интерес многие, и мы стали зазнаваться, — усмехается Олег. — Ямщиков шепнул мне даже: «Если бы не Татьяны Петровны знакомый, послал бы я его…» Вы же знаете, какой у него характер.