Михаил Серегин - Воля под наркозом

Прямо перед собой, правда, на некотором расстоянии, я увидел стену, сверкавшую больничной белизной, и такую же белую дверь. Вдоль правой стены стоял стеклянный шкафчик, какой обычно используют для хранения медикаментов, длинный стол и что-то еще. Что именно, разглядеть мне не удалось, так как голова поворачиваться не желала, судя по ощущениям, лоб был перехвачен чем-то металлическим, что, в свою очередь, накрепко соединялось с жестким подголовником.

Около стола, беззаботно мурлыча какой-то мотивчик, стояла Катя. Мне сразу же вспомнилось, как она, напевая что-то такое же легкомысленное, варила на кухне кофе. Только сейчас на ней был надет белый халат, а дирижировала она не чайной ложечкой, а упаковкой с одноразовым шприцем. Да и я глазел на свое сокровище не через дверь уютной кухоньки, а из недр жесткого кресла, к которому был в буквальном смысле прикован, – опустив глаза так, что стало больно, я различил широкие металлические штуковины, прочно удерживающие запястья на подлокотниках «трона».

Я скосил глаза на Катю. Что она мне, интересно, вколола? Может, то же «убойное средство», что я ей в кофе подмешал? Только вот с ней в отличие от меня все в полном порядке. Надо будет сказать Крутикову, что при пероральном введении, во всяком случае в смеси с черным кофе, его препарат, увы, не действует. Обязательно скажу. Если не забуду. Эта мысль показалась мне такой забавной, что я даже рассмеялся.

– Проснулся, заинька, – Катя повернулась, нежно улыбаясь. – Пришлось тебя ненадолго выключить, терпеть не могу спорить, а ты заартачиться вздумал. Извини, что не предупредила.

– Не называй меня зайцем, – буркнул я. – Не люблю я этого.

Катины брови удивленно поползли вверх, но в следующую секунду она весело фыркнула и вернулась к прерванному занятию, бросив через плечо:

– Мне нравится, когда ты остришь. Пожалуй, это качество следует оставить.

Что именно она там делает, видно мне не было. Очень хотелось встать, подойти и заглянуть ей через плечо. По понятным причинам осуществить этого я не мог, всего-то и оставалось, что смирно сидеть, вслушиваться в доносившиеся звуки и терпеливо дожидаться своей участи. Но как раз терпения мне всегда недоставало.

– Что ты собираешься со мной делать? – поинтересовался я. Не то чтобы надеялся услышать честный ответ, но мне чертовски не хотелось сидеть вот так, молча.

– Обещаю, скоро ты все узнаешь, – Катя подошла, заботливо поправила тонкие проводочки, прикрепленные не то к обручу на моей голове, не то прямо к вискам; сложно сказать, но кожа на висках слегка зудела и казалась натянутой. – Потерпи еще немного. Минут пять еще подождать надо, потом начнем.

Она прошла мне за спину, чем-то там пощелкала и вернулась к столу, по пути нежно мне улыбнувшись и поцеловав в губы.

– Надеюсь, этот поцелуй не был прощальным, – пробормотал я.

– Ну что ты, дорогой, может, я тебя еще с собой возьму. Очень скоро ты станешь более сговорчивым. Избавишься от своей чрезмерной чувствительности, альтруистических и прочих глупостей…

Черт возьми, где же Чехов? Может, и правда сидит в засаде и ждет знака. Надо попросить Катю выйти на крылечко и помахать рукой.

– Хотя таким ты мне, возможно, меньше будешь нравиться, – продолжала размышлять вслух Катя. – Что ж, в таком случае постараюсь использовать тебя в интересах бизнеса.

– Вместо Тарасова? – поинтересовался я небрежно.

Катя посмотрела на меня с интересом.

– А хоть бы и так. Действительно, чем ты хуже его? И возможности все необходимые имеешь.

– Уж не он ли сидел до меня в этом уютном кресле? – высказал я догадку.

Катя промолчала, я расценил это как знак согласия и задал еще один вопрос, стараясь сделать так, чтобы голос звучал насмешливо-покровительственно, снисходительно с оттенком сожаления, как угодно, лишь бы в нем не сквозил страх за собственную судьбу:

– А не боишься, красавица, что однажды будешь кусать локти и причитать: «Какого черта я все это делала?» Тайна, которую знают несколько, рано или поздно станет известна многим.

– Граф, ваша наивность меня умиляет.

Как сговорились, разозлился я, все, кому не лень, талдычат о моей наивности.

Катя вынула из кармана халата телефон, подбросила его в руке, улыбнулась неожиданно неприятной, змеиной улыбкой.

– Те, которым известна тайна, заткнутся сразу же, как только в этом возникнет необходимость. Стоит мне только набрать несколько номеров, сказать каждому по два «волшебных слова», и рта они больше никогда не раскроют.

Вопросы я задавал, в общем-то, не затем, чтобы узнать что-то новое, – зачем стремиться что-то узнать, если заранее известно, что в скором времени забудешь вообще все, не только это. Где-то глубоко маячила соломинка надежды, даже несколько соломинок, но все они выглядели такими тонкими и недосягаемыми, что опираться на них не имело смысла. Поэтому расспрашивал я Катю скорее для того, чтобы не томиться молча в ожидании неизвестности. До сих пор мне почему-то не верилось до конца, что все это происходит всерьез, а может, я просто не хотел в это верить. Казалось, в любой момент Катя может отстегнуть меня от этого чертова «трона» и со смехом извиниться за глупую шутку. Однако страх то и дело подкатывал к самому горлу, заставлял потеть и сглатывать слюну, которой не было. Разговор, по крайней мере, был хоть каким-то развлечением, позволял отвлечься от неприятных мыслей. И выиграть время, будучи неисправимым оптимистом, я все еще втайне надеялся на чудо.

Но то, что Катя сейчас сказала, было настолько ужасно и невероятно, что теперь я действительно на некоторое время забыл, что должен заботиться о собственной голове.

– Ты что же, собираешься их… убрать? – спросил я несколько растерянно.

Катя опустила телефон в карман, равнодушно пожала плечами.

– А ты чего ожидал? Я же локти кусать не собираюсь, так зачем мне ненужные свидетели? Все эти отходные пути я до мелочей продумала еще тогда… – она подошла, оттянула мне сначала одно веко, затем другое. – Пожалуй, можно начинать. Еще тогда, когда мы с твоим приятелем эту дачку оборудовали.

– С каким приятелем? – не понял я. – С Тарасовым?

– Что, Тарасов тоже в числе твоих приятелей? – насмешливо спросила Катя, подошла к столу, зевнула. – Утомилась я что-то с тобой… Я имею в виду Колесова.

Несколько секунд я переваривал услышанное.

– Ты хочешь сказать, Мишка знал обо всем этом?

– Почему же знал? – на короткий миг у меня появилась надежда, но Катя тут же разрушила ее самым жестоким образом. – Принимал самое активное участие. Не могу сказать, что он являлся идейным вдохновителем, но когда просек, что к чему, взялся за дело с энтузиазмом.

Протяжно зевнув, Катя разорвала упаковку, вынула шприц.