Наталия Левитина - Неумышленное ограбление

Красивой азиатке крупно везло, это был ее день, она следила за шариком, не отрывая глаз, — так Антрекот, собравшись в напряженный комок, водит взглядом за мухой на оконном стекле. Девушка поминутно заправляла назад тонкие пряди волос, которые выбились из прически и теперь очень привлекательно свисали на уши.

— Все на зеро, — хрипловато выдохнула она.

— Извините, максимальная ставка две тысячи.

— Хорошо, две тысячи на зеро.

Кажется, все переживали уже не за себя, а за девушку. Я затаила дыхание. Шарик катился по канавке, уже замедляя ход. Оборот, еще один… Азиатка навалилась грудью на стол и нервно дышала. Шарик соскочил в клетку.

— Зеро, — объявил крупье.

Девушка резко вскочила, едва не опрокинув стул, потом снова села. И тут в зале стало в два раза светлее — она засияла, как неоновая реклама, продемонстрировав нам два ряда жемчужных зубов, хотя казалось, из ее глаз вот-вот брызнут слезы радости. Крупье выписал чек, девушка сгребла его в сумочку вместе с оставшимися фишками, купюрами и встала из-за стола.

Я ринулась в бой. На земле остались только я, шарик и клетки с цифрами. Пару раз мне казалось, что из полумрака за мной следит пристальный взгляд, но не было сил оторвать глаза от рулетки.

Поставила на черное, получила новую сотню. Сдвинула все на каре — и через две минуты в моих руках оказалось 1600 долларов. Чтобы заработать такую сумму, в редакции надо было отпахать лет шесть. Поставила 600 на столбец и проиграла. 500 на красное — и снова проиграла. Уже без надежды на выигрыш я бросила сотню на разделение, и — о фантастика! — ко мне вернулось 1700. Если сложить все вместе — получалось почти две с половиной тысячи. Не давая себе возможности подумать, я решительно сдвинула 2 тысячи на зеро и в одно мгновение лишилась их. 200 долларов на красное и 200 — на один номер. Очень долго катится шарик, мог бы бегать и побыстрее. Красное! Получила обратно свои 400 долларов.

Самая крупная сумма, побывавшая в моих руках в этот вечер, — больше семи с половиной тысяч долларов. Это я запомнила хорошо. Как я могла бы их использовать? Купила бы машину, «шестерка» Сергея, того гляди, рассыплется. Нет, об этом лучше не думать. Когда я вставала из-за стола, у меня не было даже десяти долларов на коктейль в баре.

Эванжелину я засекла у кассы. Сейчас ее можно было использовать как олимпийский факел или сварочный аппарат. Она излучала ослепительную радость.

— Ты знаешь, решила остановиться. Три тысячи долларов! Я такой суммы в жизни в руках не держала. Ой, а на тебя смотрит очень интересный мужчина. Эванжелина улыбнулась кому-то за моей спиной.

— Скорее всего, он смотрит на тебя. А я в полном ауте.

На Эванжелинин выигрыш мы здорово повеселились в роскошном баре. Подозреваю, этот бар был специально задуман для того, чтобы посетители так и не смогли вынести из казино свой выигрыш. Мы начали со сложных коктейлей «Марокканский пикник» и «Лунная соната», а вот чем закончили — видит Бог, я не помню. Если мы чего-то и не попробовали, то только в том случае, если до нас это выпила компания таких же веселых и беззаботных алкоголиков. Сквозь туман помню, как Эванжелина пеленала в белоснежную салфетку с изящной вышивкой полбанана, вытащенного из мороженого, тупо приговаривая: «Это надо взять Антрекоту».

Большую часть выигрыша мы спустили. Несмотря на свое состояние, пьяная Эванжелина предлагала честно поделить остаток пополам, но в конце концов нам с трудом удалось отсчитать 100 долларов (никогда бы не подумала, что эта задача окажется почти непосильной — пришлось привлечь к этому метрдотеля), и я забрала их.

А еще в пьяном бреду мы поклялись друг другу никогда больше здесь не появляться. Потому что меня это пугало — открывать в себе на двадцать девятом году жизни неизведанные территории, чувства и склонности, которые раньше себя никак не проявляли. Дрожащие руки, капельки пота на висках, прыгающее в груди сердце — нет, если деньги и доставать, то не таким способом. Эванжелина меня поддержала, хотя и выговаривала слова с огромным трудом.

Ко мне домой мы почему-то добирались на «БМВ». Точно помню, что это был «БМВ», хотя не понимаю, откуда он взялся. Веселая Эванжелина кричала, что впервые в жизни едет на таком великолепном «понтиаке», и каждые три минуты падала на водителя, усложняя процесс управления машиной. Я всю дорогу тщетно пыталась сфокусировать взгляд на затылке парня, который нас вез, но видела только что-то черное, расплывчатое, прерываемое яркими вспышками желтых и белых уличных фонарей.

Последнее, что отложилось в сознании, — это то, как смеялся и изобретательно матерился Серж, затаскивая нас на третий этаж.

Август — пора переворотов. Только неделя прошла со дня нашего громкого похода в казино, как меня постигло кошмарное происшествие. Короткий прямой удар в солнечное сплетение.

Началось все с того, что в субботу знакомая подкинула мне ребенка. Ребенок (мальчик) попался неуправляемый. Я возненавидела его через пятнадцать минут после того, как за его мамашей захлопнулась входная дверь. Он все время жевал яблоко или грушу и был измазан яблочными слюнями до ушей и по колено. Он все трогал руками — зеркало, полированную стенку, стекла книжных полок, мой белоснежный дорогой костюм. Он засунул жвачку мне в тапочку и выгрыз (!!) струну теннисной ракетки. Он залез на журнальный столик, чтобы дотянуться до красивой бутылки ликера, подпрыгнул и сломал его. Бутылка, описав замысловатую дугу, приземлилась боком на паркет, разбилась, и мне осталось только гадать, смогу ли я теперь вывести темно-вишневые пятна с нежно-зеленого ковра.

Он морально уничтожил моего кота. Антрекот забился в кладовку, и я его не видела до конца субботы. Через пару часов оккупации я поняла: мне надо или уйти из дому и молить Бога, чтобы от квартиры осталось хоть что-нибудь, или утопить ребенка в ванне — иначе я сойду с ума.

Еще я открыла для себя простую истину — собственных детей у меня не будет. Я согласна еще повосхищаться чужими отпрысками — с расстояния десяти метров и в случае, если у них рот будет заклеен лейкопластырем, а руки крепко привязаны к туловищу, — но иметь своих — нет, до такого я никогда морально не дозрею.

В семь вечера мамаша забрала своего кроткого ангела, превратившего мою квартиру в пепелище. «Тебя не обижали, мой маленький?» Нет, его не обижали.

В семь ноль-три из кладовки осторожно выполз Антрекот с шерстяным носком на шее. Мы скорбно посмотрели друг на друга и синхронно вздохнули. Если уж для Антрекота — многодетного папаши со стажем — эта суббота явилась откровением, то что уж говорить обо мне?

Оглядев руины, я поняла, что без генеральной уборки не обойтись.