Александра Авророва - Шутка с ядом пополам

Женя гневно вскинул голову и заявил:

— Вы знаете, что я скажу во время своей Нобелевской речи? Я не получил бы этой премии, скажу я, если б не мой великий учитель, гениальный ученый Владимир Дмитриевич Бекетов. Ну, как?

Сомнения по поводу получения Нобелевской премии Талызин решил оставить при себе, вслух лишь спросив:

— И какие у вас основания обвинять именно Анну Николаевну?

— Да самые обыкновенные! Кому легче всего было подлить ему в кофе яд? Естественно, ей. А кому выгодна его смерть? Тоже ей.

— Скажите, Женя, вы последний раз видели Бекетова на его юбилее?

— Да.

— А где вы были в среду около двенадцати дня?

— Я? — возмутился было Гуревич, однако быстро успокоился, заметив: — Правильно. Алиби надо выяснить у всех. В среду, в двенадцать… Слушайте, а у меня ведь алиби нет! Я как раз мотал Панинскую пару. Ну, прогуливал.

«А квартира Бекетова в двух шагах от института», — заметил про себя следователь, а вслух уточнил:

— И где прогуливали?

— Да шастал по улице, погода была хорошая. А в час вернулся в универ. Только вы зря суетитесь, я тут не при чем. Я точно знаю, что убила Анна Николаевна. Вам осталось всего ничего — найти улики. Пошарьте в квартире, авось чего найдете. Меня ведь она туда сегодня не пустила — значит, боится. И, когда будете делать обыск, — Гуревич судорожно вздохнул, и лицо его приняло несчастное, почти жалкое выражение, — вы посмотрите, пожалуйста! Посмотрите, что там в компьютере! Как вы думаете, она его записи не уничтожила? При всей ее вредности она б, наверное, не стала, правда?

Он схватил себя за волосы, потянул изо всех сил, охнул и впервые стал похож на растерянного восемнадцатилетнего мальчишку, каким и являлся на самом деле.

— Я ведь просил ее — дайте, я себе все перепишу. Пусть они незаконченные, но ведь от него каждая мелочь важна, понимаете? Там могут быть такие мысли… я, конечно, нашу с ним работу и сам когда-нибудь доделаю, но мне ведь до него еще расти и расти… Нет, я вовсе не требую, чтобы его результаты достались мне. Я бы разобрал и опубликовал как посмертное. У него было столько набросков! А она даже за порог меня не пустила!

— А эти результаты, они имеют практическое значение? — встрепенулся Талызин.

— Практическое? Ну… если в очень отдаленном будущем… А вообще — это же теория, а не жалкое копание в прикладном аспекте.

— Но, например, эти результаты можно продать? — не унимался следователь. — Получить за них деньги? Та же Анна Николаевна, она ведь, полагаю, наследница?

— Анна Николаевна? — громко захохотал Женя. — Продать его результаты? Да она не распознает результат, даже если будет пялиться на него десять лет! Ей что огрызок, на котором он расписывал ручку, что гениальная цепочка формул — все едино. Она даже близко не представляет, чем он занимается! А вы еще говорите — жена. Да какая это жена? Домработница, вот кто!

Однако Игорь Витальевич с присущей ему настойчивостью решил добить тему до конца.

— А если она попросит кого-нибудь о помощи? Например, Панина. Он сумеет разобраться?

— Безусловно, — быстро подтвердил Гуревич. — Возможно, даже лучше меня. Это как раз занятие для него, вы правы. И, если она попросит, он, конечно, поможет. Он же ее бывший муж, вы это знаете? И до сих пор ходит у нее по струнке — во тряпка, да?

— Итак, если предположить, что Панин поможет Анне Николаевне разобрать бумаги Бекетова, она сможет заработать на их продаже?

Женя задумчиво помотал из стороны в сторону головой, при этом зачем-то тихо мыча, затем огорченно констатировал:

— Конечно, кое-что она на публикациях заработает. Наши-то журналы платят гроши, но статьи Бекетова сразу перепечатывают серьезные иностранные издания, а у них гонорары хорошие. Владимир Дмитриевич и жил-то в основном на эти гонорары. Но убивать его ради этих денег она бы не стала. Во-первых, не такие уж они большие, а во-вторых, она б и так их получила. Он на себя почти не тратил, ему ничего было не нужно. Даже если б он ее бросил, деньги бы на детей все равно давал. Дает же этой, ну, у которой дочка. Нет, она прячет его бумаги не из-за денег, а из вредности!

На последней фразе Гуревич, разъярившись, сжал кулаки.

— А вы уверены, что записи у него дома, а не на работе? — на всякий случай поинтересовался Талызин.

— И на работе, и дома. Он везде работал, а ее это обижало. Вот она его за это и прикончила!

Игорь Витальевич, не выдержав, усмехнулся. Замечательный мотив — убить мужа за то, что тот много работал! С таким только и идти к Богданову, настаивая на продолжении расследования.

— Не верите? — взвился Гуревич.

Талызин развел руками:

— Мотив слабоват. Ну, не нравилась ей его работа — и что?

— Да ничего вы не поняли, — вздохнул Женя. — Ей не работа не нравилась. Ревновала она к работе, вот что. И не только к работе. Я же не слепой, я видел — все у них последнее время разладилось. Анна Николаевна, она вроде и старалась угодить, а он на нее только раздражался. Она хочет, как лучше, а ему от этого хуже. Ну, и она ведь тоже не слепая, все понимала. Она даже меня ненавидела, представляете? И Марину Олеговну.

Далее явно следовало произнести имя Кристины — однако Гуревич решился на это не сразу, сперва помолчал, нахмурившись, и лишь потом добавил:

— У него, Владимира Дмитриевича то есть, любовница была, к которой он хотел уйти. Анна Николаевна все про нее знала. Это не мотив?

— Любовница?

— Ее зовут Кристина Дерюгина. Ей восемнадцать лет. Красивая.

— А Анна Николаевна точно про нее знала?

Картинка недавнего прошлого всплыла у Женьки перед глазами. Когда это случилось? В воскресенье, а кажется — сто лет назад. Университет был закрыт, а терять день не хотелось, поэтому они работали у Владимира Дмитриевича дома. И все было бы прекрасно, если б не Анна Николаевна. Каждые полчаса она, одетая в какой-то вызывающий прозрачный наряд (кажется, пеньюар?), деликатно стучала в дверь и лезла с очередным идиотизмом. «Мальчики, я принесла вам по чашечке кофе». «Мальчики, вы наверняка проголодались». «Володенька, я хотела с тобой посоветоваться». «Володенька, тут тебе звонят». И все отвратительно умильным тоном — челюсти сводит. Конечно, Владимиру Дмитриевичу это надоело — кто его может обвинить? Да еще дети за стенкой орут. Она мать, она должна их успокоить — не он же, ведь так? Это не мужское дело. Правильно он поступил, он и так долго терпел! А все равно вспоминать почему-то неприятно.

— Когда я жил с Таней, — весело сообщил Бекетов во время очередного визита заботливой подруги, — я вообще не догадывался, что младенцы имеют привычку плакать. Может, тебе взять у нее пару консультаций? Или нанять няню — давно предлагаю.

Анна Николаевна опешила лишь на миг, а затем тоненьким детским голоском кокетливо спросила: