Елизавета Михайличенко - Неформат

— Я обязан поразить ее воображение.

Светик спустилась нескоро. А спустившись, посмотрела на нас изумленно и сказала:

— Упс. А я четта в вебе зависла… Тебе, Мутант, от Фимы приветик. Ну че, поскроллили?

По дороге за большой добычей Санька заехал в супермаркет за малой добычей, объяснив нам, что столоваться задарма ему западло, а шопинг с Плоткиным в багажнике — это непрофессиональное пижонство.

Санькин джип, запаркованный у дома Кабановой, выглядел, как шоколадная конфета в жестянке с леденцами. В этом районе машины были, в основном, еще из советских времен, не то, что в центре. Да и вообще, чем дальше от центра, тем более узнаваемой для меня становилась действительность. Эту Москву я помнил.

У подъезда, как в старые добрые времена, сидела пара старушек. Я решил, что здесь надо действовать проверенными методами и объявил Светику:

— Ты ведь со старушками плохо ладишь, правда? Так что покури у джипа, заодно посторожишь, чтобы его не раскурочили, а то видишь какой райончик, как бы Эфраима в наручниках на такси везти не пришлось.

Светик молча развернулась, а мы подошли к бабулькам.

— Здравствуйте, дамы, — проникновенно произнес Санька. — Сестру мою видали? Вот только что убежала.

— Та, которая с вами была? С трубкой и вся в черном?

— Сестра? Не похожа она на вас что-то.

— В том-то и беда, что не похожа, — трагически ответствовал Санька, и ледок недоверия в глазах бабулек начал подтаивать от вспыхнувшего любопытства. — Боится она его. Кобеля этого.

— Гуляет девка, что ли? Так они сейчас все такие.

— Да ладно бы — гуляла, — закручинился Санька, — он же ее, гад, на наркоту подсаживает… Она вообще не хотела сюда идти, еле уговорил. Да вот, сами видели, все-таки сбежала в последний момент.

Взгляды, очищенные любопытством, подернулись сочувствием.

— А кто ж это? У нас таких, вроде, и нету.

— А она имени не называет. Раз всего и проговорилась, что женатый, а жену Олей зовут.

Бабульки моральный кодекс знали назубок. И возмутились от души:

— Подлец!

— Женатый, а туда же.

— Олей?.. Нет у нас, вроде, Оль…

— Как же нет, а новенькая?

— Ах, да… Но у нее, вроде, муж приличный.

— На вид приличный, а так — кто его знает…

— А в какой квартире живут? Надо бы поговорить нам, — сказал Санька и кивнул мне, услышав ответ. — А зовут как?

— Да как… Николай, вроде. Ну да, так.

— Только Оли сейчас дома нет, она недавно с сумкой вышла, видно — в магазин.

— Николай? — недоверчиво переспросил Санька.

— Слушай, — громко сказал я, обращаясь к Саньке, — а ведь тот, чью фотографию я тебе дал, он ведь тоже Николай? Ты фотографию покажи, вдруг это — он? Вот пусть люди знают, кто с ними рядом живет!

Бабульки вытянули шейки, они явно хотели знать, кто с ними рядом живет. И закивали в унисон, едва взглянув на фотографию Эфраима Плоткина:

— Он это, он! Здесь помордастее, но он!

— А где он может сейчас быть, как думаете? — на всякий случай спросил Санька.

— Да дома сидит. Он только по вечерам и выходит. Говорил, что работы нет.

— Вот, значит, какая у него работа, у подлеца…

Мы с трудом отлепились от старушек, и Санька вознаградил осведомительниц громким телефонным разговором:

— Светка, ты, дура, думала, что сбежишь и мы твоего хахаля не найдем? А мы нашли. Уже идем ему яйца отрывать, вечером тебе их отдадим. Как это не надо? Надо, Света, надо… Да ну, еще ждать тебя, раньше надо было… Недалеко, говоришь, ушла? Ну ладно, две минуты ждем. Время пошло.

— Сейчас прибежит, — сообщил он мне и благодарной публике.

Светик под осуждающе-сочувственными взглядами была отконвоирована нами в подъезд.

Через несколько минут в дверь, за которой скрывался Николай-Александр-Эфраим, позвонила испуганная девушка и запричитала, что в гастрономе женщина, Оля, поскользнулась на пролитом подсолнечном масле, упала и встать не может. Вот и попросила ее позвать мужа Николая…

Я все ждал, что Светик представится Аннушкой, но она не успела — дверь открылась, и мы с Санькой синхронно, словно не прошло пятнадцати лет, возникли из ниоткуда и чисто, без шума, добыли Эфраима Плоткина.

— Ну что, Эфраим, надо делиться, так? — Санька содрал скотч со рта Плоткина, прикованного обеими руками к трубе, что сохраняло ему одномерную свободу передвижения вдоль нее.

Эфраим тут же обложил нас вежливым интеллигентским матом. Я, Светик и О'Лай стояли рядом, вглядываясь в своего пленника.

— Мож, коврик для нашей мышки принести? — зачем-то спросила Светик с жалостливой интонацией.

— Зачем портить коврик? — подал я реплику кинозлодейским голосом. — Все равно его жопа до пола не достает.

— Света, а вы бы лучше поднялись наверх, — заботливо посоветовал Санька. — Вам скоро станет неприятно здесь находиться. — Он повернулся к нам и подмигнул.

Чисто Мюллер.

— Дружище, — сказал я ему, — давай дадим господину Плоткину часик-другой на размышление.

— Но он ведь уже отказался с нами сотрудничать, так? — строго возразил Санька.

— Ну, тормозит клиент. Что же его — сразу увечить? Куда нам спешить?

Плоткин застыл, а потом снова стал повторять то, что вызывало уже оскомину — мол, я не Плоткин, не Эфраим, а Николай Кабанов, что если мы все-таки посмотрим в паспорт, который у него в левом заднем кармане брюк, то сами в этом убедимся.

— Ладно, — сказал Санька, — только для дамы. Маяковский. «Стихи о советском паспорте»! Я достаю из широких штанин, дубликатом бесценного груза… — он вытащил из Плоткинских карманов сначала обмотанный изолентой мобильный телефон, а затем потрепанный паспорт и полистал его. — О, а дубликат действительно бесценный! Смотрите, завидуйте, какую ксиву можно прикупить за хорошие деньги… Практически настоящий. Плоткин, сколько стоит такая роскошь? Ни одна экспертиза не подкопается. Наверняка и зарегистрирован по месту выдачи, так? А место выдачи у нас… ага… Тюменская обл. Вот лежит там, в вечной мерзлоте настоящий Николай Кабанов, сторожит нефтяные запасы родины, а ты, сволочь, прикрываешься здесь его добрым именем, так?

— Не так! Не так! — заорал Плоткин.

Я смотрел и завидовал. Действительно, он был гражданин. А у меня в кармане — лишь пейсатый менорастый даркон, который и не покажешь-то теперь никому.

— Плоткин, — скривилась Светик, — че вы орете? Будете орать — О'Лай вас хакнет, он тож истерик. Плоткин, вы сами гет подпишете, или раввина звать?

Плоткин растерялся. Он поморгал на Светика, осмотрел ее с головы до ног, явственно ужаснулся, снова поморгал и завопил:

— Какой гет? Какой раввин? Я православный атеист!

— Ути-пути, — ухмыльнулся Санька. — Видели, как легко этот иуда своего бога предал? Тьфу. Даже разговаривать с тобой противно. Предлагаю сделать перерыв. Мутант, — он подмигнул мне, — сотри-ка с ксивы и трубы мои пальчики, а то найдут их потом на трупе…