Елизавета Михайличенко - Неформат

Эфраима Плоткина словно подменили. Он победоносно нас обсмотрел, усмехнулся и посоветовал:

— В погреб залезьте, что ли. А то пристрелят сгоряча. Ребята матерые, профессионалы. Не то, что некоторые. Подкрадываются тихо, а вламываются — громко.

— Вот же сука! — возмутился Санька. — Это он, значит, время так тянул!

— За суку будешь долго извиняться, — пообещал торжествующий Плоткин.

Значит, предчувствия меня не обманули. Я как-то резко ощутил, что абсолютно вымотан. Настолько, что почти одинаково тоскую и по несостоявшейся контригре, и по отмененному сну. Еще мне стало стыдно за собственный непрофессионализм. Одинокий подпольный миллионер, гуляющий без охраны, просто обязан иметь при себе кнопку аварийного вызова спасателей. Почему же я об этом не подумал раньше? Да потому, что эти идиоты меня допрашивали. А Санька про радиомаячок не догадался потому, что остатки его интеллектуальных сил ушли на тот же допрос.

В дверь продолжали ломиться. С монотонным упорством. Как лбом.

— Четта тупые у тебя ребята, — усомнилась Светик. — Ритмический строй убогий. Не лесорубы?

— Свет-ка!!! — заорали дурным голосом из-за двери. — Отопри!!! Иль я для тя хужее собаки!!!

— Это еще что такое?! — взвыл Санька голосом обманутого мужа и бросился отпирать.

На пороге, словно раздумывая туда или сюда, качался типичный почтальон Печкин с тушкой О'Лая на руках. Он смотрел мутно, сквозь Саньку, на Светика. И причитал:

— Сморю… все… кончилось. А мне ж на… смену. Я ж не смогу. Дай похмелиться, Светлана! Извиняюсь, конечно, если чего, если… помешал… Поднеси и сразу удалюсь. Ни-ни, никаких… разговоров заводить ни-ни, чессс…ну, не тяни душу.

— Дядьколя, — простонала Светик, — иди нахреф, служи так. Нету у меня ничего. Все выпито. И отпусти собаку, блянах!

— А-а, — укоризненно провыл Дядьколя и определился с выбором — шагнул в дом, уткнувшись лбом в плечо Саньки. — Не-ету, гришь? Кобеля напоить… в усмерть — это у тя, значит, есть. А соседа… похмелить, это у нее, значит, нету! Мужики! — в доказательство своих слов Дядьколя исполнил требование Светика и отпустил собаку.

Складчатая бархатная тушка О'Лая грузно свалилась на пол. Морда его оставалась спокойной, лишь слюни свисали из приотрытой пасти. От тушки несло перегаром. Светик метнулась к псу, потрепала его по шкуре, оттянула кожу на щеках, подняла веки, в сердцах дернула за хвост:

— Фигассе! Ужрался! Хомяк клонированный!

А я вдруг приободрился. Никогда не поверил бы, что жизнь сделает меня суеверным. Впрочем, я совсем не суеверный. Но без «черной метки» дохлой собаки, рыскающие по поселку «быки» почему-то сразу стали казаться не столь грозными.

— Эвакуируемся! — объявил мне Санька и быстро налил Дядьколе дозу. Тот принял и, как обещал, ушел без лишних разговоров, по-военному развернувшись через левое плечо.

Светик отвлеклась от О'Лая и пробасила:

— Че, фсем баяцца?.. — и, взглянув на наши суровые физиономии, трагически подытожила, — «В пышной спальне страшно в час рассвета. Слуги спят, и ночь бледна.»

— А? — молвил Санька.

— Ф смысле — Командор подкрался незаметно.

— Ну ты, казнокрад, — заорал Санька Плоткину, — сдавай маяк!

— Ну на, — усмехнулся тот, отстегивая часы. — Все равно уже поздно. Поселок они не могли не засечь, так что вопрос времени. Наверняка уже большую часть домов проверили. Вот-вот вас найдут. Вы еще слинять успеете, если повезет, конечно.

— Хомяка тошнить буддет в джипе, — тоскливо сообщила Светик, чуть не плача.

— Вообще-то долговато нас ищут, — удивился я, собирая вещи.

Плоткин нетерпеливо ерзал на стуле. Санька подозрительно рассматривал подлые часы:

— А ты, что ли, в Америку линять решил? Прямо из казино, так?

— Почему? — нагловато ответствовал пленник. — Я предпочитаю Швейцарию. А что?

— Какая же Швейцария, если часы уже на американском времени. Темнишь?

— А, — поскучнел вдруг Плоткин, — ну да… ну да… на американском…

Я не удержался:

— Плоткина с собой или замочим?

Плоткин вздохнул и обозначил полное мрачное безразличие.

— Плоткину штраф выпишем, — вдруг сказал Санька. — Немалый. За моральный ущерб и невосстанавливающиеся нервные клетки. Часы-то у него стали. Понял, Плоткин? 22–15. Видишь, Боренька? Света, смотри! Вот же сволочь, маяк он включил! Х-ха. Он включил, так? А батарейка села! Где-то в районе… где мы в 22:15 были? Вот там и села. Там сейчас землю и роют, профессионалы, мля. Что же ты, Плоткин, на батарейках экономишь? Учили же вас не жалеть заварки, — он рассмеялся, встретился со мной взглядом и развел руками.

Пока Светик реанимировала и вытрезвляла шарпея, возбужденный Санька инспектировал сохранность алкогольных запасов и сокрушенно крякал.

Истошно замяукал Светикин телефон. О'Лай отреагировал на него точно как похмельный мужик на утренний звонок будильника в понедельник. Попытался на расстоянии уничтожить взглядом, потом закатил глаза и заскулил.

— Во! — назидательно сказала Светик. — Патамушта не ацтоем надо быть, а псоем работать! Ахха? — сказала она в трубку, — Че? Доброе утро? А хыто этта??? Ахха… Ахха… Рядом. Да не тебе, хомяк похмельный, лежи уже… Алё-алё, не, этта не ему. А он тоже рядом. Ща. — она как-то странно на меня посмотрела и протянула трубку. — Тебя, Мутант.

— Боря? А что это за женщина рядом с тобой? — спросила теща, не здороваясь. — У нее такой неприятный голос! Сколько ей лет?

— Ы… — сказал я, практически как Светик. И сел.

— Боря! — заорала трубка. — Ты почему молчишь? Аллоу! Аллоу! Боря!

Санька, Светик и даже Плоткин уставились на меня с беспокойством.

— Воды? — предложила Светик страшным шепотом.

— Водки? — с готовностью спросил Санька. — Так?

— Да, — сказал я всем сразу.

— Боря! Я всё знаю! — торжественно объявила теща и взяла паузу. Потом прокашлялась и добавила: — Так что можешь не врать.

— Могу, — согласился я. — Не могли бы и вы поделиться со мной вашим знанием, Софья Моисеевна?

— Все, приехали… — выдавил Плоткин и зажмурился.

Пока я запивал то ли водку водой, то ли воду водкой, Софья Моисеевна, откровенно наслаждаясь собственным интеллектуальным превосходством, со старческой обстоятельностью рассказывала мне, как она сначала решила, что я бросил Леночку, но потом узнала, вернее поняла, что произошло на самом деле. Она сообразила, что последним меня видел Наум и сопоставила это с почти одновременной загадочной гибелью Ривки на территориях, куда, по версии Наума, как раз и поехал пропавший зять. А когда к ним зачастил Фима, причем не к ней, как прежде, а к Науму, она поначалу было даже обиделась, но потом сразу же выяснила, что это неспроста. Потому что у Наума плохой слух и он так громко разговаривает с людьми, особенно по телефону, а она сохранила не только прекрасный слух, но и присущую ей способность выстраивать обрывочные факты в единую картину, складывать, как сейчас говорят, «пазлы»…