Андрей Шахов - Таллинские палачи - 2

Она и ойкнуть не успела, как правая сторона лица с громким звоном разбила стекло кассы. Кассирша в ужасе взвизгнула. Обернувшись, Стасис увидел, что из пореза через всю щеку Инги стекает и капает на пол самая настоящая кровь.

— Идиот! — возопил Хан и отвесил довольному собой Харитонову сочный подзатыльник; уж он-то знал, как опасно заводить человека, два года назад наглядно продемонстрировавшего, чего стоит его ярость.

Стасис как завороженный уставился на выбитую в стекле дыру; острые кромки были покрыты бисеринками крови. Инга прикрывала ладонью пораненную щеку и плакала.

Чувствуя происходящую в парне страшную перемену. Хан попытался поправить положение и суетливо забормотал:

— Я приношу свои искренние извинения за этого болвана…

Договорить он не успел: Стасис с разворота влепил ему горячую пощечину и железной хваткой вцепился в горло:

— Извиняешься, ублюдок?

Хан прохрипел что-то неразборчивое, и Стасис почувствовал, как в левый висок уткнулось пока холодное дуло.

— Отпусти его, хмырь! — потребовал Харитонов.

Он не имел опыта общения с разъяренным Стасисом и не знал, что требовать от него что-либо сейчас просто бессмысленно. Отпустив кейс, ладонью освободившейся руки Стасис отбил оружие от виска и, заметив, что другой громила полез под ветровку, сильным ударом ноги в живот сбил его наземь.

Инга вдруг изо всех сил врезала кейсом по голове Харитонова; тот рухнул на пол с рассеченным лбом и явно без сознания.

— Получил свой «дипломат»?! — взвизгнула она, гордая успехом. Но в следующий миг все трое «чернорубашечников» наставили на нее и Стасиса дула мощных пистолетов.

— Отпусти Хана, — хорошо поставленным командирским голосом потребовал один из них.

По ледяному спокойствию направленных на него стеклянных глаз Стасис сразу понял: в отличие от прыгуна Харитонова этот мужик — профессиональный военный или гэбист и нажмет на курок игрушечного в его руке оружия в любой момент и без всякого смятения: для этого достаточно не выполнить отданный приказ.

В зале началась паника. Завидев оружие, посетители завопили благим матом и, давя друг друга, бросились к выходу. Откуда-то из их гущи возникли двое вооруженных полицейских и громогласно велели смутьянам бросить пистолеты на пол и поднять руки за голову.

В ответ на это все трое резко развернулись и, прикрывая собой Хана, открыли по наивным блюстителям правопорядка прямо-таки лавинный огонь.

Почти сразу светловолосый полицейский схватился за левую руку и упал, но вновь продолжил стрельбу. А чернявый стал отступать к окнам, позорно подставляя под огонь пробегающих мимо еще не успевших покинуть зал посетителей.

Оценив ситуацию, хлестким ударом кулаком в челюсть Стасис вынудил Хана на некоторое время забыться и толкнул Ингу на пол, под прикрытие валяющегося без чувств Харитонова. После этого резким и очень сильным ударом в затылок свалил с ног ближайшего «чернорубашечника»; немного отошедший после удара в живот парень в ветровке как раз поднимался и лез под куртку за пистолетом, но под весом свалившегося на него «чернорубашечника» вновь рухнул на пол и, ударившись головой, потерял сознание. Стасис намеревался заняться следующим «плохишом», но тот, прострелянный в двух местах, сам налетел на него спиной, и, падая, Стасис едва успел пригнуть голову, чтобы не удариться затылком об пол.

Лишь через несколько долгих секунд Стасис сумел чуть сдвинуть с себя тяжеленное тело и увидел завершающую фазу перестрелки. Получив пулю в грудь, последний «чернорубашечник» словно поскользнулся и, широко раскинув руки, повалился на пол. Секунду спустя его буквально продырявленный оппонент налетел спиной на окно, пытаясь удержаться, схватил за плечо замершую в ужасе женщину, но, круша стекло, вместе с нею вывалился вон.

— Ты жива? — с тревогой спросил Стасис у недоступной его глазу Инги.

— Ага.

Неожиданно для себя она совладала с сильно отличающимся от швейной машинки пистолетом Харитонова — грохнул выстрел, и с потолка на Стасиса посыпалась белая пыль.

— В самом деле Харитонов не макака, — буркнул Стасис, выкарабкиваясь из-под трупа. — Макака — это ты!

— Но стрелять я теперь умею! — заверила Инга.

Стасис огляделся: если не считать груды мертвых и лишенных сознания «плохих» и лежащего ничком метрах в пятнадцати от них светловолосого полицейского, зал был пуст. Из-за стекол касс на него глазели перепуганные женщины.

Стасис ничуть не сомневался, что у Хана где-то поблизости имеется приличная команда свежих головорезов. И пока они не прибежали за шефом, надо было куда-то скрыться.

— Надо уходить, Стасик, — Инга словно угадала его мысли.

— Надо уходить… — передразнил Стасис. — Надо было и не приходить! На кой черт ты взяла этот кейс? — он резко обернулся и, глянув на окровавленную щеку Инги, позабыл о своей злости. — Здорово порезалась?

— Кажется, кровь уже не идет, — Инга небрежно махнула ладошкой. Переживу!

Один из парней Хана вдруг зашевелился и, сдвигая с себя тяжеленного «чернорубашечника», полез под ветровку. Стасис схватил его за волосы, потянул голову на себя и хлестко врезал кулаком в лоб. Срывая волосы, парень глухо ударился затылком об пол и замер.

На площади загрохотали выстрелы.

«Олега и Игорек!» — вспомнил Стасис о своих друзьях, досадливо дернул плечом и с отвращением глянул на лежащего рядом окровавленного «чернорубашечника». Перебарывая брезгливость, он взял из его руки пистолет и стал шарить по его карманам в поисках запасной обоймы.

— Ты тоже поищи патроны, — велел он Инге.

— Этого я делать не буду! — насупилась она.

— Давай быстрее!

— Ты что? Я не могу!

— Но пистолет у Харитонова взяла.

— Он еще теплый был.

Стасис обалдело глянул на Ингу.

— Я не выношу мертвецов!

Стасис хмыкнул, покачал головой:

— Ничего ему от кейса не сделается — горилла еще та! — он понял, что патронов у обыскиваемого нет, взял валяющийся неподалеку еще один пистолет. — Делай, как я!

Он встал и, держа в вытянутой руке один из пистолетов, правым плечом вперед на широко расставленных ногах направился к выходу.

— Я так не смогу, — пролепетала Инга. — У меня же мини. И «дипломат»!

Радченко отодвинул папку на край стола, глянул на часы. До окончания рабочего дня оставалось уже совсем немного. И этот небольшой отрезок надо было как-то перетерпеть. Геннадий Сергеевич был типичным русским работоголиком, из тех, кто, если что в кайф, вкалывает круглые сутки, но в противном случае (и чаще всего) страдает от неуемной тоски, перебирает в памяти все известные оправдательные поговорки типа: «Работа дураков любит», и пытается думать о чем-нибудь прекрасном.