Екатерина Лесина - Улыбка золотого бога

– Значит, его родители были против свадьбы? – уточнил Яков Павлович, до этого момента слушавший с вежливым вниманием.

– Он у них не спрашивал.

Аллочку Гарик просто привел. Мы сидели, пили чай, в то время как, я понимаю, Марина Игоревна всерьез подумывала о нашей с Гариком свадьбе и потому не только радовалась моим визитам, но и прилагала все усилия, чтобы я заглядывала почаще. Бабушка называла Марину Игоревну интриганкой, но приглашения на чай принимала.

В тот вечер мы так и сидели втроем: я, бабушка и Марина Игоревна. Владислав Антонович, забрав сегодняшние газеты, удалился к «курительному стулу», мы же обсуждали… что-то, не помню. Звук шагов за дверью, ключ в замке, скрип и громкий, радостный Гариков голос:

– Эй, сонное царство, выходите встречать гостей!

– Классическая сцена, – заметил Яков Павлович. – И что было?

Ничего. В доме высокой культуры и быта жильцы не устраивают скандалов, кратковременный обморок Марины Игоревны не в счет, как и моя трехдневная простуда – бабушка окрестила ее «любовной инфлюэнцей».

А спустя месяц после свадьбы умер Владислав Антонович, и это горе вытеснило прежние обиды. После похорон стул с лестничной площадки исчез, а цветы стала поливать Аллочка, да и на чай нас с бабушкой стали приглашать куда реже.

– Вот, значит, как… вы не будете против, если я закурю? А что ваши родители? Как они отреагировали на произошедшее?

Никак. Вежливое сочувствие Марине Игоревне, вежливые поздравления Гарику и Аллочке, вежливый совет мне «не забивать голову пустяками и подналечь на учебу». И очередная командировка в страны Ближнего Востока.

– Дипломаты? – уточнил Яков Павлович.

– Внешторг.

Сигареты у него пахнут чем-то смутно знакомым, не ваниль, не ментол, не другие знакомые ароматические добавки, обыкновенный табак, просто… просто я не так давно вспоминала о Владиславе Антоновиче, вот и чудится теперь всякое.

– А вы, Дуся… простите за нескромный вопрос, он довольно личного характера, но вы не были замужем?

– Не была. Не довелось.

Отвечаю с улыбкой, привычно проглатывая обиду. Нет, меня пытались выдать замуж, дважды или трижды родители заводили разговор о подходящей партии, всякий раз я, как положено послушной дочери, соглашалась, после чего нас с «партией» знакомили, и, как правило, на этом разговоры утихали. Один раз дело таки дошло до официального предложения, исходившего, правда, не от потенциального жениха, а от его отца. Помнится, меня это обстоятельство страшно обидело, и я ответила отказом.

Только какое отношение это имеет к Гарику?

– Никакого. Извините за праздное любопытство, но вы как человек, тесно связанный с убитым, также представляете интерес, – соврал Яков Павлович.

Я как-то сразу поняла, что он врет. И что он понял, что я поняла, но не смутился, продолжил.

– И сколько длился брак Игоря Владиславовича и Аллы Сергеевны?

– Достаточно долго – семь лет или восемь, точно не скажу. Мне удобнее мерить время событиями, нежели годами. Умерла Марина Игоревна, которой стало некого ругать за сигаретный дым в коридоре, за табачную крошку в карманах пиджака, за ненадетые шерстяные носки и брошенные в углу прихожей ботинки. После ее смерти у меня не осталось повода бывать в квартире напротив, Аллочку мои визиты совершенно не радовали, Гарику же было все равно. Гарик пытался найти место в жизни. Я поступила в университет и была курсе на третьем, когда он сам зашел к нам. Был долгий разговор с отцом, после которого Гарик стал появляться у нас ежедневно, постепенно эти визиты становились дольше и менее формальны, и зачастую разговоры о делах сменялись беседами ни о чем.

Тогда я влюбилась в него вторично. Или, возможно, новая любовь была лишь продолжением прежней? Неважно. Главное, что к нам Гарик являлся без супруги, более того, о ней и не вспоминал, и постепенно я снова поддалась иллюзии, поверила, что он свободен.

Увлеченная девичьими мечтами о счастье, я как-то умудрилась пропустить все, что происходило в реальном мире: развал империи, конец привычного для многих образа жизни, гибель идеологии и крах родительской карьеры, каковой впоследствии оказался совсем даже не крахом. Я жила в полусне, судорожно готовилась к госэкзамену, дописывала диплом, тема которого чем дальше, тем меньше соответствовала реалиям жизни. Во сне подолгу беседовала с Гариком, обсуждая проблемы совершенно абстрактные и не интересные никому, кроме нас. Во сне робко мечтала о большем, особенно когда он сказал о разводе.

– А причину не вспомните? – попросил Яков Павлович.

– Отчего же, вспомню.

Сложно забыть Нику, которая появилась в квартире напротив в тот же день, когда из нее выехала Алла. Мать тогда еще обмолвилась, что Гарик – ненадежный тип, и бабушка была права. А бабушка, которая всю жизнь доказывала маме свою правоту, не услышала. К тому времени ее уже не было в живых. И хорошо: Нику она точно не одобрила бы.

– И как вы отнеслись к новой… гм… соседке? – Он так откровенно запнулся, что мне стало смешно. Щадит мои чувства? Спасибо. Что до вопроса, то к Нике сложно относиться однозначно.

Она была яркая, веселая и живая. Или вульгарная, развязная и нахрапистая, как сказала мама, не в глаза, естественно, и не в моем присутствии, но я услышала.

Брак с Никой продлился года два, наверное, за это время она стала еще ярче и красивей, чему в немалой степени способствовали Гариковы успехи в бизнесе. Первый «Мерседес», первая Никина норковая шуба, первая поездка во Францию, потом в Италию… она быстро привыкла к тому, что может все, чего хочет. А хотелось ей многого.

Нет, я не сплетничаю. Я не следила за Никой, я просто была в курсе дела, потому что помогала папе, а папа был Гариковым партнером по бизнесу, и Гарик, нимало не стесняясь моего присутствия, часто рассказывал о Никиных выходках. Со смехом рассказывал, с любовью. Я же ее ненавидела.

– Но с Никой он тоже развелся? Верно? – Яков Павлович удачно выбрал момент, снова отвлек меня от воспоминаний, возвращаться к которым не хотелось. И я, благодарная, ответила:

– Да, развелся. Некрасивая история.

И впрямь. Одно дело – случайный гость в кабинете, совсем другое – в постели. Никин любовник (я выглянула на скандал, не сдержала любопытства) был молод, ладно сложен, смуглокож и улыбчив. А еще достаточно силен, чтобы подбить Гарику глаз. И вечером пьяный вдрабадан Гарик сидел у нас дома на полу, прижимал к заплывшему глазу серебряную ложку и грозился оставить неверную без крыши над головой. Папа, мама и я вежливо молчали. То есть они – вежливо, а я с надеждой, которая рассеялась тем же вечером, когда мама жестко сказала:

– И не думай даже, он тебя не стоит.

Маме не о чем было беспокоиться: Гарик привел в дом Топу, тихую, скромную, незаметную, вздрагивающую при громких звуках и резких движениях, стремящуюся быть полезной. Топа маме понравилась, да и я, в который раз утопив надежды в слезах, признала, что девушка симпатичная.