Анна Данилова - Вспомни обо мне

– А если бы это ты был художником, а я – следователем прокуратуры, тогда как? Ты бы поставил мне условие – бросить работу? Во благо семьи, любви и т. д?

– Возможно, – искренне признался Марк.

– Но тогда и я, учитывая принцип равенства между мужчиной и женщиной, поставлю тебе условие: или семья, или работа? Что ты выберешь, дорогой Марк?

– Семью, конечно. Но мне будет так жаль расставаться с любимым делом.. Думаешь, мне работа в тягость? Или я иду на нее как на каторгу?

– Но ведь ты сам сколько раз говорил мне, что тебе приходится видеть так много грязи, крови, страшных преступлений, словом, всю изнанку нашей жизни, что ты находишься в постоянном напряжении и страхе за нас с Фабиолой. А ты мужчина и должен относиться ко всему философски. Кто, как не ты, Марк, будет ловить преступников, убийц, тех извергов, которые живут рядом с нами. Тех же самых маньяков, которых и распознать-то не так просто. Кстати, о маньяках…

– Я понял. Ты хотела узнать, был ли три года тому назад в городе маньяк, о котором говорил Анатолий. Да, был, да только его поймали за две недели до смерти Веры Концевич.

– Получается, что ее преследовал все-таки другой человек, если, конечно, на самом деле кто-то был. Марк, я уже и не знаю, кому верить. Но раз Анатолий сам сейчас винит себя и казнит, значит, чувствует, что совершил ошибку и что, возможно, на самом деле Вера погибла по его вине. И кто был этот маньяк?

– Мужчина средних лет, женатый, имел двух детей. С виду, говорят, нормальный человек. Так часто бывает. А потом вдруг крыша поехала. Он, кстати, уже умер на зоне.

– Понятно. Не своей же смертью… Марк, так что делать с этой женщиной, которую мы вчера видели в ресторане?

– По-хорошему, надо бы, чтобы сам Концевич подошел к ней и поговорил… Мало ли… А вдруг на самом деле она сестра Веры и вообще знакома с ним? Приехала в город… Хотя, почему обязательно приехала? Может, она здесь давно жила, просто не попадала в поле зрения тех людей, которые знали Анатолия.

– Марк, подвинься, я тоже хочу немного полежать. Расскажи мне про Ларису Боткину.

– Рита, ты удивляешь меня… неужели тебя не интересую я? Смотри, какой я хороший, ласковый, нежный… – Он обнял ее и поцеловал. – Ладно, расскажу. Двадцать пять лет. Красавица просто. И настолько не подходит, на первый взгляд, Анатолию, что в голову сразу же лезут мысли о том, что она встречалась с ним исключительно ради денег. Понимаешь, Концевич – вдовец. Значит, версия ревности со стороны, скажем, жены отпадает. То есть ее смерть не связана с его личной жизнью. Это грубо говоря. За что ее могли убить? Не так уж и много версий. Убийство с целью ограбления отметается сразу – все деньги и украшения, по словам Концевича, на месте. Может, она была свидетельницей другого преступления – вот это наиболее вероятно. Но меня смущает то обстоятельство, что она отравлена азалептином, тем же самым препаратом, которым три года тому назад был отравлен тот мужчина, которого положили в гроб Веры Концевич. Именно способ убийства и связывает эти два дела, и, следовательно, они могут иметь отношение к Анатолию или Вере… Да и обнаружилось все это почти одновременно: мы вскрыли могилу Веры, и почти сразу же убили Ларису.

– Так и хочется предположить, что Вера на самом деле жива и теперь решила уничтожить свою соперницу. Хотя какая она соперница, если Веры вроде как нет в живых?

– Говорю же, чертовщина!

– А что Анатолий? Как он воспринял смерть своей любовницы?

– Он потрясен. К счастью, у него алиби, причем подтвержденное мной. Представляешь, на момент смерти Лары он находился вместе с нами – мной и Леней Охрименко – в ресторане.

– Да я помню, помню. Странно получается: будто бы действительно все эти действия произошли одновременно – выкапывание гроба Веры на кладбище и убийство Ларисы Боткиной. Послушай, а как же еще одна, вполне вероятная версия: ревность другого мужчины к Ларисе? Может, в нее был влюблен другой мужчина, а она предпочла ему Концевича?

– Может быть. Но тогда зачем ее убивать? Логичнее было бы избавиться от соперника, то есть от Анатолия.

– Марк, может, мне все-таки встретиться с этой женщиной, «Верой», объяснить ей ситуацию? Я понимаю, ты можешь сделать это официально, так сказать, но тогда ее можно спугнуть.

– Не знаю, можно подумать. Но что тетка-то Веры? Что она говорит?

– То же, что и Леня Охрименко – что в смерти племянницы может быть виновен сам Концевич. Она говорит про какую-то инъекцию, которую сделал Концевич Вере в тот день, когда у нее началось кровотечение. Этот укол якобы спровоцировал кровотечение. Я, кстати, спросила его об этом, а он отвечал, что эта тетка – дура, что она не любила его, была против того, чтобы Вера выходила за него замуж, и что все это сплетни. А позже, уже в ресторане, когда он выпил, то рассказал нам с Мирой, что он действительно в тот день, когда Вере стало плохо, сделал укол, да только не ей, а себе. Вколол реланиум, кажется… успокоительное. Он сильно нервничал тогда. Это произошло за те несколько минут, пока он ждал «Скорую». Но как узнала об этом тетка – непонятно. Хотя она же приехала на похороны. Может, прибиралась в их квартире и обнаружила в мусорном ведре ампулу, шприц. Сослепу не разобрала, что это за лекарство, вот и придумала все это про укол. Она, как я поняла, женщина активная, деятельная, она ведь и на Нольде тоже заявление написала, мол, он во всем виноват.

– Он завтра должен явиться ко мне к девяти часам. Думаю, он может многое рассказать о Вере, о ее болезни и смерти. Заодно спрошу его о сыне и о том, как зовут девушку, с которой он встречается.

– Марк, я устала. У меня глаза слипаются. Сейчас в душ – и спать. Мама не звонила? Как там Фабиола?

– Она начала рисовать, представляешь? Акварелью… Тебя проводить до ванны?

Когда пришел Леня Охрименко, я рассказал ему все. Все, что произошло со мной в последнее время. Я устал, мне было плохо, и кому, как не другу, было рассказывать? Конечно, Рита и Мира – чудесные женщины, но к ним отношение совершенно другое, почти как к Марку, то есть от них я жду какой-то конкретной помощи. Мне стыдно, но это так. Что же касается Лени, то мне от него ничего не нужно. Просто мы много лет дружим, и он меня хорошо знает. Да и Веру знал. Мне хотелось услышать от него, что он, именно он, мой близкий друг, думает по поводу того, что со мной происходит. Хотя я вот сейчас написал: мой близкий друг… Какой он мне вообще друг после того, как сказал про меня такое Марку?!… Сказал, что все мои знакомые говорят о том, что это я убил Веру. Зачем он это сделал? Может, и сам так считает?

Когда он пришел, я спросил его прямо в лоб:

– Ты что, действительно считаешь, что это я убил Веру?