Анна Данилова - Правда о первой ночи

Напротив крыльца остановился автомобиль лимонного цвета. Такси. Из него вышла высокая девушка в светлой шубке и быстро кинулась ко мне. Схватила меня за руки и взглянула мне в глаза:

– Господи, успела… Поворачивай назад…

Это была она, Ева. Ее зеленые глаза смотрели на меня с нежностью.

– Но сначала мне скажи… Чем ты лучше меня? Чем? Ты осудила меня, ты много лет думала обо мне, как о преступнице, а сейчас стоишь на этом же крыльце и… одна?! Почему? Где твой ребенок? Как ты могла оставить его там, одного, такого маленького и беззащитного?

Она обняла меня и крепко прижала к себе. Я задыхалась от счастья. Я была не одна на крыльце, а с Евой. Пусть даже она сейчас скажет мне, что она не моя мать, что она все это выдумала, все равно, она успела, она пришла ко мне в самую тяжелую минуту моей жизни… И она поможет мне вернуть мою дочку. Прямо сейчас, сейчас!

– Я ничем не лучше тебя. – Голос мой исказился от плача, в нем появилось что-то стонущее, кошачье. – Я хуже тебя, потому что я старше, чем была ты, когда оставила своего ребенка…

– Этим ребенком была ты, Валечка, и я очень прошу: прости меня. И то, что ты сейчас здесь одна, а ребенок твой остался там, в этом тоже виновата я. Поэтому я тут. А теперь пойдем, еще не поздно…

Мы повернули и ворвались в густо пахнувшее хлоркой и лекарствами душное помещение – холл родильного дома. Я летела по лестницам, крепко держась за руку Евы, и не слышала ни грубых окликов дежурных, никого…

Я влетела в кабинет той самой акушерки и, подбежав к ней, схватила ее за руку:

– Я передумала, я передумала, я забираю мою дочку с собой… Пожалуйста, отдайте ее мне…

Она растроганно смотрела на меня и на Еву.

– А это – моя мама, – сказала я с гордостью. – Она приехала, понимаете?

– Конечно, понимаю. Я так рада… – Она достала какие-то бумаги и сказала, что ей необходимо оформить документы. Потом выяснилось, что нужна одежда для моей малышки.

– Она в машине, пойдем… пока здесь будут все оформлять, я познакомлю тебя с одним человеком…

Я вышла с ней и спустилась к машине. Из нее тотчас вышел высокий брюнет в светлом пальто. Я посмотрела на него и замотала головой. Мне показалось, что я уже где-то видела это лицо, эти глаза, брови, губы… Снег сыпался на его густые волосы.

– Это, Валентина, твой отец, Паоло… Мы специально прилетели из Рима, чтобы успеть взять тебя и нашу внучку из роддома.

– Привет. – Красавец Паоло чмокнул меня в щеку.

«Ну и родители у меня, – подумалось мне тогда. – Что имена, что внешность… И время не берет их, любит, что ли…»

– Привет. – Я поцеловала его в чисто выбритую гладкую смуглую щеку. Он смотрел на меня черными глазами, и в них я видела свое отражение!

– Паоло, отомри. – Ева хлопнула его перчаткой по плечу. – Где пакет с одеждой для малышки?

Он достал огромный красный пакет и протянул нам. Мы вернулись в роддом…

В машине я сидела между своими родителями и прижимала к себе пухлый кружевной конверт, в котором посапывала моя дочка. Все, что происходило со мной, казалось мне волшебным сном.

– А мама Маша, мы позвоним ей?

– Да она уже дома, ждет тебя не дождется…

Я понимала, что только ей я была обязана тем, что сейчас произошло, и, что если бы не она, этой встречи могло бы и не случиться.

– Она передавала тебе деньги? Письма?

– Да, – кивнула я головой.

– Тогда вот тебе еще одно письмо… – Ева достала из кармана шубы конверт и протянула мне.

Я с бьющимся сердцем схватила его и посмотрела на Еву, спрашивая ее взглядом, знает ли Мюстеджеп о том, что произошло со мной, что я родила…

– Понятия не имею. – Она пожала плечами. – Главное, что мы теперь все вместе…

Конечно, мы приехали в ее квартиру. И первым, кого я встретила, была мама Маша. Она приняла из моих рук дочку и осторожно внесла в комнату, положила на диван.

– Слава богу, слава богу, – перекрестилась она и произнесла какую-то короткую молитву. – Забрали девочку…

Я застыла в дверях, сжимая конверт от Мюстеджепа.

– Он передавал тебе поздравления, – вдруг сказала, как бы между прочим, Ева, что было вполне свойственно ей, рассеянной, летящей, легкомысленной. – Не стой – замерзнешь. – Она поцеловала меня в щеку и легонько подтолкнула в спальню. – Иди переоденься, я приготовила тебе очень красивый халат… – И защебетала радостно, кружась вокруг ребенка, мамы Маши и счастливого, оглушенного происходящим Паоло: – Этот халат мы оставим здесь, потому что в Риме, куда мы уже очень скоро отправимся, для тебя приготовлен другой халат, тоже потрясающий, вышитый маргаритками…

Она была неподражаема.

Я вошла в спальню, и лица моего коснулся букет роз.

– Ашкым, – услышала я голос, который наполнил меня жизненной силой. – Любовь моя…

Он обнял меня и прижал к себе. Откуда-то издалека, из далекого Стамбула, с площади Кадыкёй, потянуло дымом и запахом жареной скумбрии… Послышалась подзабытая мною заунывная и невыразимо грустная песня уличных слепых музыкантов… «Это цыганская музыка, они играют на инструменте, называемом «саз»…»

Моя ладонь оказалась крепко зажатой в ладони Мюстеджепа, и я поняла, что впереди нас ждут не только Стамбул и Рим, нас ждет длинная, наполненная детскими радостными голосами жизнь…

– Ашкым беним… – ответила я. – Любовь моя.