Анна Данилова - Яд Фаберже

Он почти насильно вытащил ее из машины и заставил примерить в магазине три разных пуловера из натуральной шерсти.

– Знаешь, о чем я мечтал, когда ты позвонила мне и сказала, что приедешь?

Они разговаривали в кабинке, где Крымов обнимал и целовал Земцову, как нетерпеливый, сгорающий от желания подросток.

– Ну и о чем же ты мечтал?

– Одеть тебя, голенькую, в такой вот пуловер и целовать в примерочной кабинке. И, как видишь, обнимаю тебя, целую…

– Остановись. Не хватало только, чтобы нас здесь увидели…

Она вышла из кабинки розовая, смущенная, прижимая к груди три пуловера: сине-белый, красный и серый. Крымов, расплатившись, проводил ее до машины и открыл дверцу.

– Хочу вина, хочу выпить с тобой… И ни слова о работе, договорились?

– Договорились.

В небольшом и очень уютном отеле Крымов снял для них номер с большой кроватью и просторной ванной комнатой. Из ресторана отеля им принесли обед, который плавно перешел в ужин. Задернув плотные шторы и отгородившись от внешнего мира, Женя и Юля сначала долго предавались воспоминаниям, смеялись от души над теми событиями, которые в свое время казались им чуть ли не трагическими, а сейчас воспринимались обычными буднями сыскного агентства, заполненными, однако, до предела смешными эпизодами, нелепыми ссорами, недоразумениями. Вино сблизило их еще больше, разогрело кровь. Уже находясь в объятиях Крымова, Юля в который раз спрашивала себя, хотела бы она остаться с ним, чтобы каждый день видеть его, чувствовать его рядом с собой, принадлежать ему, но ответа на этот вопрос найти пока не могла. Она знала, что стоит ей только захотеть остаться с Крымовым, как все получится, он увезет ее с собой в Париж, в свой дом, женится на ней, и для нее начнется совершенно новая жизнь. Но вот какая она будет, эта жизнь, она себе не представляла. Крымов вел непонятный ей образ жизни, постоянно был в разъездах, выполняя поручения той организации, которая, по сути, и обеспечивала ему безбедное существование и наполняла его жизнь смыслом. С виду жизнь Крымова казалась праздным времяпрепровождением: короткие, легкие поездки по Европе, длительные путешествия по миру, встречи с людьми из большой политики и большого бизнеса, вращение в высших кругах, обширные связи, закрытые клубы, красивые женщины… Взять и спросить Крымова напрямую, чем он занимается, было бы напрасной тратой времени. Она уже заранее знала ответ: « Я пишу книги ». Возможно, доля правды в этом и присутствовала. Но писательством Крымов как фиговым листком прикрывал более серьезную деятельность. Щукина, которая побывала замужем за Крымовым и сумела примерить его образ жизни на себя, очень скоро поняла, что быть тенью даже такого мужчины, как Крымов, – не для нее. Она ушла от него и вышла замуж за француза, но, пожелав свободы, бросила и его, вернулась в Россию. Почему? Зачем? Как она могла бросить богатого мужа, дом и ребенка? Видимо, это можно понять только испытав все на своей коже. Вот так, рассуждала Земцова, будет и с ней. Ну, выйдет она за Крымова замуж, родит ему ребенка, будет жить в его большом парижском доме или квартире, но разве это будет означать, что она присутствует в его жизни? Разве откажется любвеобильный Крымов от того образа жизни, который он вел прежде, ради семьи? Никогда. Он любил женщин, и они всегда любили его. Она даже подозревала, что благодаря своей способности завоевывать женщин ему многое удавалось и в делах. Но ей не хотелось думать, что организация, которой он был предан, пользуется этим его качеством для достижения каких-то своих целей. Конечно, это было заманчиво – вот так взять и перенестись из России в Париж, стать женой одного из самых красивых мужчин, которых она знала, подарить ему ребенка и сопровождать его по жизни. Но ведь стоит ему во сне произнести какое-нибудь женское имя, как все тотчас пойдет прахом: она, взяв ребенка, умчится в свою Тмутаракань и еще долго будет приходить в себя и зализывать раны, вместо того чтобы бороться за Крымова, за семью, за любовь. В этом плане не было на свете надежнее человека, чем Шубин. Наверное, именно поэтому ей и нравился непостижимый Крымов, так как она знала, что он никогда не будет ей принадлежать полностью. Пусть так, но это означает, что по этой же причине они никогда не будут вместе. И Юля, растрогавшись и разволновавшись из-за этих своих мыслей, разрыдалась в самый неподходящий момент, чем вызвала удивление Крымова. Она видела близко его смуглое тело, ей нравилось смотреть на эти сильные руки и плечи, бедра…

– Если бы ты только захотела, – вдруг услышала она посреди ласк, и зажмурилась от предчувствия чего-то необыкновенного, за чем должно последовать немедленное счастье и умиротворение, – я увез бы тебя с собой в Париж. Мы бы обвенчались там с тобой, и ты была бы моей. Родила бы мне сына. Я не шучу, я мечтаю о семье и вижу своей женой только тебя. Ты не торопись мне отказывать. Мне известен твой строптивый характер. Кроме того, я уважаю твои чувства и желание быть независимой и работать. Мы могли бы договориться. Я бы занимался своей работой, а ты – своей. У меня достаточно средств, чтобы ты могла жить на два дома – в России и в Париже. Наш ребенок был бы под присмотром, мы бы наняли ему хорошую няню… (« Крыштопу », – вдруг вспомнила Юля, и ее передернуло от ужаса.) Но я знал бы, что ты со мной, что ты думаешь обо мне, что ты если в Москве, то, значит, скоро вернешься домой… Может, у меня уже возраст такой, что мне нужна семья и некоторый душевный комфорт. Я бы хотел, чтобы именно ты была хозяйкой в моем доме. Во-первых, я люблю тебя и всегда любил. Во-вторых, я знаю, что ты воспитаешь мне хороших детей. В-третьих, я уверен, что, если ты станешь моей женой, мне будет легче жить и заниматься тем, чем я сейчас занимаюсь… Словом, Земцова, ты нужна мне, понимаешь? Да, я знаю все про Шубина, точнее, про вас с Шубиным. Знаю, как он любит тебя и как будет страдать, когда ты примешь решение стать моей женой, но у него тоже рано или поздно появится своя семья… Только не отвечай мне сейчас… Глаза твои смотрят мимо меня, они затуманены желанием и заполнены слезами. Я только могу догадываться о причине твоих слез. Хотя я подозреваю, что связаны со мной. Видимо, я заставлял тебя много страдать.

Юле, молчавшей все это время, было стыдно поднять голову. Она не хотела, чтобы он увидел ее заплаканные глаза.

– Я постараюсь не изменять тебе, – наконец сказал он и склонился над ней, обнял ее за плечи. – Ведь ты поэтому плачешь. Но я же не плачу из-за Шубина и Харыбина? Ну же… Посмотри мне в глаза. Я не люблю все эти разговоры о верности и все такое… Но согласен с тем, что физическая измена все же измена. И я стал понимать это только сейчас, когда чувствую, что теряю тебя… Ты звонишь мне из Москвы, а я вижу тебя лежащей рядом с Игорем, его рука обнимает тебя, а ты свободной рукой держишь трубку и говоришь со мной, договариваешься о приезде в Лондон, затем кладешь трубку, поворачиваешься к Шубину, и он целует тебя. Твой звонок и разговор со мной возбуждает его, как ты не понимаешь!