Николай Оганесов - Играем в «Спринт»

— Вы уверены, что звонила посторонняя девушка, а не жена Красильникова?

— Конечно, посторонняя, — оживился Харагезов. — Жену зовут Тамара, а звонила Таня.

— Она что же, назвала себя?

— Нет. Просто я слышал, как кто-то во время разговора позвал ее, обращаясь по имени, и она ответила, что через минуту освободится.

— Так когда вам звонила эта самая Таня?

— Позавчера, кажется. Да, позавчера. В первой половине дня. Спросила, вышел ли на работу Красильников. Я сказал, что нет. Тогда она поинтересовалась, не болеет ли он и если болеет, то когда выйдет… — Харагезов запнулся.

— И вы ответили, что он арестован?

— Но ведь меня никто не предупреждал, — потупив взгляд, повинился он. — Я бы ни за что не сказал, если бы знал, что нельзя.

— Больше она ни о чем не спрашивала?

— Ни о чем, — подтвердил Харагезов. — Сразу повесила трубку. Напугалась, наверно.

— Алексей Михайлович, когда-нибудь Красильников обращался к вам с просьбой достать санаторную путевку?

— Обращался.

— Когда?

— В ноябре. Я объяснил ему, что это не так просто, но он очень просил, и я обещал помочь. У нас в управлении иногда бывают «горящие» путевки, особенно зимой. В декабре он справлялся, как обстоят дела.

— Не говорил он вам, для кого нужна путевка, в какой именно санаторий?

— Нет, Сказал только, что желательно в санаторий для сердечников, а если не будет для сердечников, то в любой.

— Еще вопрос. Он вам давал деньги на путевку?

— Ну что вы! Если бы я выбил ее в управлении, то все оформили бы законным путем через местный комитет. — И, порозовев, негромко закончил: — Мой долг соблюдать соцзаконность на вверенном мне участке работ.

Следователь зашелестел бумагами, и Харагезов, готовясь к худшему, тоскливо посмотрел в окно на голубое безоблачное небо. Он вдруг представил, как его выведут из кабинета и на виду у всех подчиненных поведут к милицейской машине.

— Вернемся к январским событиям, — сказал следователь, отрываясь от своих записей.

Харагезов облегченно вздохнул, взятку он взял в прошлом году, значит, пока пронесло, но опасность еще оставалась. Если его спросят про девятнадцатое, почему он сказал, что Игорь пришел на работу вовремя, тогда…

— Восемнадцатого января… — начал следователь.

— …Восемнадцатого Красильников отпросился у меня на похороны соседки, — торопливо заверил Харагезов. — Честное слово, так и было! Он приехал к девяти, сказал, что у него большое несчастье и что он хочет взять отгул. Соседка якобы женщина одинокая, ни родных, ни близких. Я и разрешил — причина-то уважительная.

— А девятнадцатого?

«Все, дождался! Они все знают! Теперь хочешь не хочешь — придется говорить. — Харагезов вытер взмокший лоб. — Я не виноват: сам горю, как швед под Полтавой…»

Девятнадцатого около одиннадцати часов — только он приехал из управления — к нему без стука вошел возбужденный Игорь. Он плотно прикрыл за собой дверь и не допускающим возражений тоном предупредил: «Для всех, кто бы ни спрашивал, сегодня с самого утра я был на работе. Ты понял?»

Ошарашенный его наглостью, Харагезов потерял дар речи, хотел возмутиться, поставить подчиненного на место: что это он себе позволяет? Влип в какую-то грязную историю, по роже видно, что в грязную, и диктует свои условия. Думает, непонятно, что речь идет об алиби. Дурака нашел!.. Но Красильников будто читал его мысли: «Не подтвердишь — расскажу о взятке. Вылетишь из своего кресла под фанфары. Мне, сам понимаешь, терять нечего». Да, волчий прикус у парня, а все овечкой прикидывался! Куда было деваться, пришлось пообещать. Уже уходя, Игорь подмигнул и небрежно, как милостыню, бросил: «Не мандражируй, может, и не понадобится твоя защита».

Однако понадобилась. И очень скоро. Часа не прошло — ну и темпы у милиции! — Красильникова арестовали, а его самого на следующий день взяли в оборот, изволь отдуваться. Был соблазн выложить все начистоту, отмежеваться от неприятностей, все равно Игорю крышка — это и коню понятно. Но удержал взаимный интерес: если он промолчит о просьбе Игоря, Красильников промолчит о взятке — глядишь, и пронесет.

Целый месяц ходил в страхе. Теперь чувствовал: не пронесет. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так послезавтра. Видно, спета его песенка. Конец карьере. Э-эх, денег ему, что ли, не хватало? Ведь хватало! Дом — полная чаша, с книжки одних процентов по пятьсот рублей в год набегает, дачу недавно купил с бассейном! Что ж еще надо? Так нет, связался с этим уголовником?! Возможности упускать не хотел, власть свою показать, благодетелем всесильным перед подчиненным представиться, чтобы восхищался и кланялся, кланялся и восхищался…

— Так как же девятнадцатого, Алексей Михайлович?

— Чистосердечно признаюсь, товарищ следователь, напутал кое-что в спешке, с кем не бывает…

12 февраля

Изучение пяти томов архивного дела, как и следовало ожидать, не прошло бесследно. Снова и снова я возвращался к нему, чтобы до конца разобраться в отношениях, связывающих убийцу и его жертву. Георгий Волонтир и Игорь Красильников — чем больше я о них думал, тем очевиднее становилась эта связь. Они были людьми не только разного возраста, но, по сути, и разных поколений, это верно. И все же что-то объединяло их, притягивало друг к другу, по неуловимым для окружающих признакам они узнавали «своего» и отличали его от «чужого»…

Это «что-то», несомненно, существует, думал я. И еще думал, что много лет назад, в сороковом, там, на Первомайской, вряд ли кто обращал особое внимание на Дмитрия Волонтира. Знали за ним недостатки, слабости, осуждали за пьянки, за грубое обращение с младшим братом, но никому — я уверен, никому — и в голову не приходило, что парень с их двора, утром усердно метущий улицу, вечером слушающий, как в беседке задушевно поют под мандолину, а в сорок первом вместе с другими ушедший на фронт, спустя год вернется в город с оккупантами и будет хладнокровно уничтожать беззащитных стариков, женщин и детей — своих сограждан, соседей. И дело тут не в маске, за которой, дескать, скрывался хитрый, вероломный враг. Суть в другом: задолго до того, как он предал, в душе его уже зрели ростки алчности, трусости, жестокости — того, что мы привыкли называть емким словом «пережитки», забывая, впрочем, как смертельно опасны порой бывают их носители. Что говорить — иной раз внешняя, так сказать, анкетная благополучность подобных людей вводит в заблуждение: чувствуешь червоточину, а разобраться в человеке, понять его успеваешь далеко не всегда…

Но вернемся к Красильникову. Несмотря на разницу в возрасте, он имел много общего со своей жертвой: оба нечисты на руку — один по мелочи воровал на базе, другой выколачивал «левые» с клиентов в ателье, — оба пили, оба были равнодушны к делам общественным и активны в личных и, как результат, оба, быть может, не отдавая себе отчета, были внутренне готовы стать на скользкий путь, ведущий к предательству, измене, преступлению. Нет, не внешнее, бросающееся в глаза сходство объединяло их, а тайное, спрятанное глубоко внутри. В этой их похожести, наверное, и крылась разгадка расследуемого дела…