Николай Оганесов - Играем в «Спринт»

Сотниченко установил, что старушка — ей было семьдесят два — жила одиноко, родственников не имела, последние годы никуда не выезжала, никого у себя не принимала и в гости никуда не ходила. В рапорте инспектора преобладала частица «не», и лишь когда речь пошла о здоровье Нины Ивановны, сведения стали разнообразнее: на здоровье Щетинникова жаловалась постоянно, в поликлинике хранилась двухтомная история ее болезни. В числе недугов ревматизм, люмбаго, гастрит, приступы радикулита, простуды и, наконец, сердце…

Так, не успев обрасти уликами, рухнула еще одна версия, выскользнула из рук еще одна ниточка, а их и без того было не слишком много.

«Где пресловутые зацепки? — спрашивал я себя вечером, сидя на кухне и невпопад отвечая на вопросы жены. — Куда подевались клубочки с торчащими из них кончиками ниток, за которые только потяни — и знай свое дело, разматывай?» Жена, заметив мое состояние, тактично удалилась в комнату, но мне это не помогло. Закончилось тем, что я совершенно отупел от безуспешных попыток проникнуть в тайну смерти Георгия Васильевича Волонтира. Только этим можно объяснить катастрофически растущий список подозреваемых, в число которых я с отчаяния готов был включить и Ямпольскую, и бригадира газовщиков, и даже почтальоншу Рыбакову. Еще немного, и туда вошли бы и Сотниченко с Логвиновым…

24–30 января

Все-таки не следовало спешить с бюллетенем. Она вполне могла позволить себе поваляться еще пару дней. Ничего страшного за это время в институте не произошло бы, зато теперь налицо все признаки рецидива: болит голова, ломит тело, в ушах постоянный гул — типично гриппозное состояние. Ничего удивительного, если к ночи снова подскочит температура.

В коридоре прозвенел звонок. Рабочий день окончился. Елена Борисовна наскоро рассовала документы в ящики стола, оделась и вышла из института.

С обложенного тучами неба срывалась мелкая колючая крупа. Ветер носил ее в воздухе, сдувал с крыш и с размаха бросал в лицо прохожих. Погода не располагала к прогулкам, но домой идти не хотелось.

Ямпольская свернула в знакомый переулок, решив посидеть немного во дворе детского сада, который находился как раз на полпути между домом и институтом. Одноэтажный, расположенный в глубине большого двора дом сегодня показался ей увеличенной до гигантских размеров фотографией, из тех, на которых принято писать новогодние поздравления. Над трубой метались клочья белого дыма, а вдоль крыши свисали причудливые гребешки сосулек.

Миновав калитку, Елена Борисовна прошла в крытую беседку. Внутри было пусто и не так ветрено. На низеньких лавочках еще с осени остались кучки песка, застывшие в форме детских ведерок. В углу, припорошенная снегом, валялась охапка прошлогодних листьев. Она выбрала место почище и села. Отсюда были видны окна с приклеенными к стеклам бумажными снежинками, часть очищенной от снега дорожки, по которой, закручиваясь воронками, гулял ветер. «Здесь меня никто не найдет, — подумала она и тут же удивилась собственной мысли: — Кто может меня искать? И разве я от кого-то прячусь?.. Посижу минут десять и пойду».

Она все еще находилась под впечатлением вчерашнего посещения прокуратуры. Следователя интересовали ее отношения с Красильниковым, а что она могла сказать, если сама до сих пор не могла понять, какое место в ее жизни занимает Игорь. Ей хотелось побыть одной, чтобы разобраться в этом. Одно дело думать, что все в их отношениях с самого начала было зыбким, неопределенным, и совсем другое — вслух говорить об этом посторонним людям — им нужен четкий и конкретный ответ. Есть он у нее? Нет. Кто, например, поверит, что целых три года, живя бок о бок в одном доме, они с Игорем не замечали друг друга?

Она мельком видела его, знала, что сосед, что женат, знала, как зовут, но эти случайные, разрозненные сведения ни к чему не обязывали, они были тем самым минимумом, который она позволяла себе запоминать о соседях, да и то лишь затем, чтобы не перепутать, не забыть поздороваться, встретив смутно знакомое лицо на улице, во дворе или в подъезде.

Жизнь ее протекала вне стен дома, в институте, где она работала и проводила большую часть дня. Там работали ее подруги, друзья, поэтому в «келью» — так она называла свою комнатушку в общей квартире — возвращаться не торопилась, тянула до вечера, потом кое-как готовила ужин, смотрела телевизор, если не было срочной работы, и ложилась спать. Изредка у нее собирались сослуживцы, но и они долго не задерживались. В компании всегда находился хохмач, который часов в одиннадцать выразительно прикладывал палец к губам. «Тс-с-с! Квартира коммунальная, товарищи, — говорил он, показывая на стены и не подозревая, что слово в слово повторяет предыдущего остряка. — Пора, товарищи, и честь знать». Эти слова почему-то неизменно пользовались успехом, все смеялись и тут же начинали собираться, думая, наверное, что их торопят не без ведома хозяйки. Впрочем, она редко отговаривала гостей — быстро уставала от шума и музыки. Может быть, оттого, что музыку и шумные вечеринки любил Славик, ее бывший муж, с которым она развелась несколько лет назад.

Когда она в результате обмена въехала в свою «келью», ей еще долго не верилось, что в квартире может быть так идиллически тихо. Она ценила обретенный покой, как могла оберегала его и, хотя не уклонялась от новых знакомств, шла на них не слишком охотно. Соседки, в основном женщины пожилые, окрестили ее неугожей (слово не совсем понятное, но смысл она смутно улавливала) и вскоре потеряли всякий интерес к новой «жиличке», что как нельзя больше устраивало Лену. Да, ее жизнь была небогата на развлечения, но она не жаловалась. Ей нравилось безмятежное одиночество — по крайней мере пока, как она говорила приятельницам.

И все-таки… все-таки она немного кривила душой, утверждая, что вовсе не замечала Красильникова. Пожалуй, она чуть выделяла его из общей массы полузнакомых людей. Он ей немного нравился, только это скорее настораживало, чем привлекало ее. Отчасти по этой причине попытка Игоря познакомиться поближе привела ее в замешательство, и первым ее побуждением тогда было уйти.

Случилось это меньше года назад, в августе, в первых числах.

Помнится, она опаздывала на работу. Наскоро умылась, обжигаясь, выпила чай из крышки термоса, подхватила сумку и выбежала из квартиры. На повороте лестницы вдруг спохватилась, что забыла дома пропуск в институт. Чтобы не возвращаться, на всякий случай полезла в сумку, перевернула в ней все вверх дном — пропуска действительно не было. Вдобавок к этому, вытаскивая руку из сумки, она неосторожно зацепила за дужку очков. Очки промелькнули в воздухе, ударились о ступеньку и упали в лестничный пролет. Она бросилась вниз.