Станислав Филатов - По следу вервольфа

***

Александр уже хотел спросить его об этих самых мелочах, но Егор, как бы опережая Неретина, сказал: - Все, пойдем в комнату, а то здесь что-то больно прохладно. Слова сказанные хозяином дома отрезвляющее подействовали и на гостя, Александр Михайлович только теперь почувствовал как замерзли его ноги. Ежась и подталкивая друг друга они заторопились в дом. Женщины о чем-то переговаривались вполголоса, мыли посуду на кухне. Наташа, включив телевизор, смотрела молодежную передачу. Мужчины прошли в зал и опустившись в кресла какое-то время молча смотрели телепередачу "До 16 и старше...", она была неинтересной и Александра так и подмывало попросить Егора продолжить рассказ о новом "Монте-Кристо". Наташа, видимо подумав что она мешает беседе под благовидным предлогом ушла к женщинам на кухню. Егор посмотрел на скучающего Александра и спросил: - Тебе что, передача не нравится? Может телевизор выключить? - Да, нет, он мне не мешает, пусть работает, возможно, будет чтонибудь интересное. - А давай я тебе, Сашка, покажу фотографии, их у меня аж целых три альбома собралось. - Да, давай посмотрим, но только я попрошу тебя прежде закончить рассказ об этом "агрохимике" и его красавице жене. - Что и тебя заинтересовал этот мужик? Представляешь и мое любопытство, если я на него смотрю уж несколько лет подряд? - А что тебе, Егор, еще удалось о нем узнать? Митрофанов на секунду задумался, а потом начал говорить: - Он оказался человеком очень замкнутым настолько, что у него практически нет друзей. Людей с которыми бы он был близок я просто не знаю. В общении со всеми вежлив и выдержан. Если кому нужны деньги, ну на что угодно - он займет, но, тут ты пойми меня правильно, делает это с деланной любезностью. С возвратом торопить не будет, а только глянет своими леденящими душу глазами и ты сразу все поймешь - пора должок возвращать. Мне не приходилось у него занимать денег - это я говорю со слов тех, кто обращался к нему с подобной просьбой. Покаюсь, однажды в разговоре мне пришлось ему чтото сказать против и он разозлившись на меня не сказал не слова, а только посмотрел на меня чуть дольше обычного. Поверь я не из трусливого десятка, но выражение его глаз я не забуду никогда. В них было столько ярой злости, что у меня внутри все похолодело. Его взгляд просто парализовал меня, как будто я заглянул в глаза к ядовитой змее, готовой нанести свой смертельный удар. Случилось такое единственный раз, но и этого оказалось достаточно, чтобы я впредь никогда больше этого не делал. А вообще-то я сравнил бы его с волком одиночкой. Как и тот, он всегда подтянут, внутренне сгруппирован. Разговаривая с ним чувствуешь, что он взведен как стальная пружина и только глаза выдают его показывая, что трогать его нельзя - опасно для жизни. А может такой взгляд у него из-за собственного страха? - Ты хочешь сказать, что он сам чего-то боится? - Да, интуитивно я чувствую, что за ним действительно что-то есть. Скорее всего хапнул он где-нибудь кругленькую сумму, а теперь вот старается жить незаметно, но на вору и шапка горит. Он и по сторонам озирается не по-человечьи, а по-волчьи, как будто чувствует приближающихся охотников. - Егор, а может ты все это вбил себе в голову, возможно твоя подозрительность уже переступила пределы допустимого? - Не надо, Сашка, намеков - я совершенно здоровый и нормальный человек. - Извини, Егор, но ты меня не так понял. - Нет, я понимаю тебя правильно, но не обижаюсь. - Если ты считаешь, что твои подозрения обоснованы, то почему тебе не обратиться в органы? Возможно там помогли бы тебе развеять все сомнения и подозрения. - Я думал об этом варианте, но что я могу рассказать в милиции? Мои подозрения там наверняка примут за домыслы, как это только что сделал ты. Для них того, что я знаю будет мало, им подавай факты и только факты. Вероятнее всего меня там не поймут, а становится посмешищем из-за него мне не охота. Вот даже тебя мне убедить не удалось, а профессиональный следователь меня слушать не станет. Тут, в последние дни, наметилась одна зацепочка. Вот если я не ошибаюсь, то тогда, возможно, все сложится по-другому. Но сейчас, пока, об этом говорить рановато. Александру было немного не по себе от того, что он невольно обидел Егора своей излишней несдержанностью. - Дан, не принимай, ты, Егор, все близко к сердцу - может ты и прав,- попытался успокоить его Неретин. - Действительно, хватит об этом, давай-ка мы лучше посмотрим фотографии. - Давай, а где они? - согласился Александр. Митрофанов явно пытался сменить тему разговора и Неретину ничего не оставалось как принять и поддержать его стремление. Егор поднялся из кресла и вышел из зала. Не успел Александр Михайлович перевести дыхание, как хозяин вернулся держа в руках три толстых альбома в разноцветных бархатных переплетах.

***

Он смотрел на зеленую листву кленов, а в глазах стояла зелень литовских сосен далекого 1942 года. Распорядок дня в спецшколе был жестким: подъем в шесть - отбой в одиннадцать, между ними часовой перерыв для приема пищи, а все остальное время - учеба и тренировки. Особенно большое внимание уделялось физической подготовке, как общей так и рукопашному бою. Общеобязательными были пятнадцатикилометровые кроссы утром и вечером. Они проводились ежедневно вне зависимости от погоды, дня недели, уважительная причина принималась одна - смерть курсанта. Дело в том, что и здесь курсанты были поставлены в безвыходное положение. Эту спецшколу можно было только закончить и, тем самым, сохранить свою жизнь, в любом другом случае курсанта просто убирали. Взводный Китмахер был прекрасным спортсменом. Он и сам все выполнял с курсантами: бегал кроссы, тренировался, спал вместе с ними в зимнем лесу. Он имел непререкаемый авторитет и абсолютную власть в своем взводе. Архипов был свидетелем того, как он пристрелил одного курсанта за то, что тот обессилевший свалился на землю и не мог встать. Китмахер только один раз приказал ему: "Встать!" и видя, что курсант не в силах его выполнить, вытащил пистолет и хладнокровно выстрелил лежащему в ухо. Архипов неоднократно благодарил себя и бога за то, что он в училище усиленно занимался спортом, это ему здесь, ох как пригодилось. За шесть месяцев, только во взводе Китмахера не доучились до конца шесть человек. Так что оставшиеся в живых выкладывались как могли. Программа обучения была насыщенной и конкретной. По рукопашному бою нужно было до автоматизма отработать более ста приемов, бросков, ударов. Все это требовалось сдать опытному инструктору. Обучали еще радиоделу, шифрованию, ориентированию на местности, минированию и разминированию. Например, разминирование сдавали обнаруживая и обезвреживая не макеты и имитаторы, а настоящие боевые мины и фугасы. За ошибки или небрежность приходилось расплачиваться жизнью. Большую часть времени занятия проводились в лесу, болотах, снегу. Учили выживать в самых экстремальных условиях, преодолевать голод и холод, хорошо маскироваться, стрелять даже на слух, мастерски владеть ножом... Трудно было невероятно, особенно, когда учили пытать людей. До этого Архипову приходилось убивать военнопленных и даже детей, но он всегда старался сделать это так, чтобы они не мучились. Он никогда не смотрел в глаза своим жертвам, старался убить их первым же ударом молотка. Здесь же "специалисты" учили прямо противоположному: мучить и истязать так, чтобы человек не умирал как можно дольше. Им вдалбливали в голову, что пытки - самое грозное и верное оружие против демократии, что они необходимы, чтобы сломить личность, чтобы таким образом держать в страхе, терроризировать население. Архипов усвоил, что психическое воздействие пыток на здоровье человека зачастую превосходит физическое. Эсэсовские психологи давно поняли, что унижение быстрее и успешнее уничтожает личность, чем физические страдания. Цель палача - внушить допрашиваемому, что он никогда не станет нормальным человеком, что он навсегда потеряет здоровье и своя "я". Курсантов учили для этих целей использовать комплекс физических истязаний в сочетании с моральным воздействием. И Архипов, поборов в себе все святое, пытал людей, которых специально для этих целей привозили в спецшколу из городского гестапо. Пытки, как правило, проводились в присутствии врача. Он должен был помочь курсанту определить болевой порог допрашиваемого, давал практические советы как пытать, указывая самые чувствительные места, следил за пульсом, чтобы истязаемый не умер раньше времени. Звание унтер-шарфюрера обязывало Сергея проявлять инициативу и нечеловеческую жестокость. Именно здесь из сознания Архипова вконец выбили жалость к человеку, здесь он стал хладнокровным палачом. Для него реальную силу имел только приказ и он выполнял его несмотря ни на что. Архипов просто перестал видеть в человеке человека, а видел перед собой совокупность костей, мышц, нервов, воздействуя на которые можно заставить жертву заговорить и он заставлял, отбросив в сторону жалость и сострадание. После того, как Китмахер увидел своими глазами, что выделывает над обреченными людьми унтер-шарфюрер Архипов, он стал относиться к нему гораздо мягче. Видимо он понял, что воспитал зверя обладающего аналогичной жестокостью, подавляющей волю и сознание истязаемых. так и наступил март месяц в котором состоялся выпуск в спецшколе.