Геннадий Демарев - Наваждение из Вервольфа

Как историку мне частенько приходится иметь дело с архивными документами самых различных ведомств. В течение последних лет активно продолжается процесс возвращения честных имён людям, жившим долгие годы под знаком позора. Это – жертвы эпохи «светлого будущего», потому помогать им – дело чести каждого честного человека. Однажды в поисках материалов о судьбах бывших репрессированных я корпел над кипой документов в одном из кабинетов Винницкой областной прокуратуры. Отложив в сторону десятка три папок и не найдя той, которая была мне нужна, я уже собирался махнуть на всё рукой, как вдруг мой взгляд остановился на дате, выведенной жирным красным карандашом: «1980 год». Ниже красовались каракули: «Ст. следователь Скороходов помешался. Иметь в виду!!! Дело сдать в архив.» Вероятно, выведенный внизу автограф принадлежал какому-нибудь прокурору. Вверху, в правом углу, в чёрной рамке предупреждалось:

Под влиянием некоего чувства я раскрыл эту папку.

«Дело №… гражданки ФРГ фрауЭльзы Браун. Обвиняется в убийстве священника из с. Сальник Винницкого района.» Зачем немке убивать в 1980 году какого-то сельского попа? Заинтересовавшись, я начал читать. То, что представилось моему вниманию, можно назвать удивительным, страшным, невозможным, бредовым, чушью или ещё каким-нибудь словечком, но нет никакого сомнения, что изложенные в деле факты имели место в действительности – хотя бы потому, что иначе они не удостоились бы чести быть зафиксированными в папках прокуратуры. Дочитав дело, я решил наглым образом воспользоваться отсутствием в кабинете хозяина и быстренько внёс в блокнот кое-какие заметки. Едва я успел спрятать свои записи в дипломат, как вернулся служащий, заведовавший выстроенными на письменном столе папками.

– Ну, нашли что-нибудь интересное? – спросил он.

– Да так… – уклончиво ответил я. – Хотел у вас спросить: что это за папка?

Я указал на ту, которую только что читал.

Бодрость с лица моего собеседника словно ветром смело.

– Нет-нет! Это дело не для вас… Нельзя! Я даже не имею права говорить с вами об этом деле! Как оно здесь оказалось?…

Бормоча себе под нос нечто невнятное, он схватил папку и выскочил из кабинета.

Вот, вкратце, история, объясняющая обстоятельства, при которых я отыскал сюжет для этой повести, уважаемый читатель. А вы уж, исходя их своего права, хотите – верьте, а не хотите – не верьте…

– Вальтер! Вальтер!.. – донеслось до его слуха откуда-то издалека.

– Эльза!.. – едва не сходя с ума от пронизывающей его боли и осознания своей беспомощности, простонал человек, роняя тяжёлую голову на сырой, заплёванный и испачканный следами многих сапог, бетон.

«Нет ничего страшнее, чем умирать в отчаяньи», – успело пронестись в уходящем сознании.

Вальтер, рядовой инженер, волей обстоятельств оторванный от родного дома и одетый в мундир унтер-офицера СС, чувствовал, что его ничтожная жизнь подходит к концу. Хуже всего было не заставшее всех врасплох известие о предстоящей бомбёжке русских, не то, что толпа паникующих немцев оторвала его от супруги, не прощальный гудок единственного состава, а то, что буквально в десяти шагах от спасительного вагона на плечи свалилась чья-то увесистая поклажа. Может, это был контейнер с документами?… Вальтер от толчка вмиг свалился с ног, выпустив влажную руку Эльзы. По его беспомощному телу потоптались десятки сапог; Эльза, вначале устремившаяся к мужу, была буквально вброшена в вагон: паника и толпа – серьёзные противники. Женщина, зажатая со всех сторон контейнерами, спинами, узлами, чемоданами, наполненными ужасом глазами смотрела в закопченное окно. Её взгляд прощупывал платформу в поисках дорогого тела. Мешали тени, отбрасываемые тускло мерцающими фонарями. Ага, вот он, – всего в нескольких шагах! Что с ним? Почему он вдруг упал? (Эльза в суматохе не заметила контейнера, упавшего мужу на спину.)

– Он жив! – вскричала она, заметив, что лежащий силуэт шевельнулся. – Помогите ему! Пропустите меня!..

Эльза попыталась развернуться в темноте, но ощутила болезненный толчок в спину, вслед за чем услышала над самым ухом чей-то визгливый голос:

– Ну, куда ты рыпаешься?

Вагон был наполнен телами, грузом, раздражением и страхом. Как в таких условиях возможно пробиться к выходу?! По лицу Эльзы, страдающей от безысходности, побежали слёзы отчаяния. Вот трижды пронзительно прозвучал прощальный гудок паровоза. В условиях подземелья он получился странным и страшным. Что будет с Вальтером?…

Он ранен, а кругом не останется ни единой души. С минуты на минуту русская армада начнёт бомбардировку… Эльза зарыдала, прислонившись к окну.

Состав постепенно набирал скорость, унося женщину от единственного человека, оставшегося в её жизни. Внезапно вагон подпрыгнул, вследствие чего загрохотали падающие чемоданы и тюки, а также последовали ругательства жертв. Эльза больно ударилась лицом о стекло. «Чёртовы русские!» – мысленно выругалась она. Ей было нестерпимо жаль Вальтера, жаль себя… Но причём здесь русские? Почему она их обвиняет? Правильно делают, что бомбят – они мстят. Виноваты те рожи, которые окружают её. Это они затоптали Вальтера…

Между тем пассажиры, получившие уверенность в благополучном исходе путешествия, понемногу рассаживались по местам, засовывая многочисленные багажные поклажи под сидения, благодаря чему освобождался проход. Эльза, прикипевшая взором к окну, ощутила ногами свободу. На какой-то миг оторвавшись от окна, она встретилась лицом с толстым мужчиной в серой униформе. Тот уже уселся на обитое дермантином чёрное сидение и довольно улыбался, хотя в глазёнках то и дело отражался страх.

– Фрау желали выйти на воздух? – ехидно пропищал толстяк, указывая на узкий проход жеманным жестом пухлой, лоснящейся от жира, руки. – Милости прошу, русские сегодня угощают особым воздухом.

Он многозначительно переглянулся с соседями по плацкарту. Те деланно улыбнулись, потому что толстяк представлял собою немаловажного начальника, от слова которого ещё вчера зависели жизни многих подчинённых. Эльза знала об этом, но сейчас это ей было совершенно безразлично: жизнь – счастливая, весёлая, полноценная – завершилась минут тридцать назад при посадке в вагон. Что последует дальше, её больше не интересовало. Она всё ещё сердцем рвалась туда, где в свете жёлтых фонарей прощалось с этим миром дорогое существо.