Геннадий Демарев - Отверженный духами

Это было нечто не поддающееся осознанию, принятию, осмыслению. Всё случилось, словно в чудовищном кошмарном сне или в фильме ужасов, порождённом чьим-то болезненным воображением. Происходящее напоминало сцену из жизни волков, которые со всех сторон обступили жертву и, подбираясь всё ближе и ближе, угрожающе оскаливают острые клыки. Круг постепенно смыкался, волки вот-вот подберутся совсем близко и совершат прыжок…

Самое страшное состояло в том, что на самом деле это были не волки, а люди – соплеменники, родственники, старейшины, – а жертв в центре круга находилось две – мужчина и женщина. Рядом с ними находился человек, разукрашенный весьма вычурно и кричаще. От него исходило невыразимое, потрясающее зловоние. Его голова скрывалась в медвежьей морде, надетой на тощее, согбенное под тяжестью лет, тело вместе со всей шкурой – это был шаман. Изо всех сил он исступлённо колотил в большой, такой же грязный, как он сам, бубен, и заунывным голосом выкрикивал бессвязные звуки, которые должны были призвать духов. В глухих звуках бубна таилось нечто мистическое и властное. Толпа, пребывая в необъяснимом трансе, чувствуя таинственный ритм, напоминала гигантскую струну, напряжённую до предела, готовую лопнуть в любой момент. Периодически все присутствующие повторяли один из звуков, порождаемых глоткой шамана. С каждой минутой бой бубна учащался, пока, наконец, звуки не превратились в сплошную протяжную ноту, которая отдавалась в ушах, проникая, казалось, в самую душу. В этот момент всё внезапно затихло – и глотки присутствующих, и сам бубен. Взмахнув руками в последний раз, шаман упал наземь; медвежья шкура сползла с его головы, благодаря чему Иван, – молодой человек крепкого сложения с умными чёрными глазами, взиравшими на сию сцену не без искр скептицизма и иронии, – Иван, находящийся в центре круга, невольно отвернулся, увидев подлинный образ проводника между миром людей и миром духов. Это был старый человек с отвратительным, почти лысым и морщинистым, как тело жабы, черепом. Его лицо успело почернеть от количества прожитых лет и болезней, а руки окривели от ревматизма. В этот момент он представлял собою отталкивающее зрелище: его жалкая, немощная, искажённая судорогой плоть как будто напрашивалась в мир иной, а на чёрных от старости тонких губах замерла чудовищная гримаса, придававшая лежащему сходство с чёртом из христианских верований. Пена, выкатываясь из уродливого беззубого рта, сползала по щекам и падала на землю, словно ядовитая слюна, выделяемая мифической гидрой, а вытаращенные глаза, вперившись в небеса, лишь дополняли это сравнение. Но сие зрелище продолжалось недолго. Спустя минуту старик подал признаки жизни: подёргав рукой, ногами, он уселся на земле, огляделся по сторонам, после чего поднялся. Кто-то из присутствующих с благоговением подал ему бубен. Ещё раз обведя строгим, испытывающим взглядом присутствующих, он, наконец, заговорил.

– Дети мои! Сегодня двое из вас нарушили древние законы. Я спросил у духов, как нам должно поступить, ибо моего скудного разума оказалось недостаточно. Собственно, нарушителем оказался один – этот молодой мужчина, которого вы видите перед собой.

С этими словами он указал грязной рукой на Ивана.

– А женщина оказалась лишь невольной нарушительницей, – продолжал старик. – . Да собственно, она ничего не нарушала, потому что, находясь без памяти, только подчинялась этому человеку. Тем не менее, она виновна в преступлении, которое наши законы считают одним из самых тяжёлых.

– Смерть обоим! – выкрикнул кто-то из толпы.

– Нет, братья мои! – ожесточённо замахал руками шаман. – У нас, народа саха, никогда не выносились смертные приговоры, мы не настолько жестоки, как, например, русские или наши соседи тунгусы. Мне только что подсказал великий дух Вилюя, каким должен быть приговор, и я выскажу в нужный момент его волю. Но давайте разберёмся, что именно произошло, чтобы каждый из вас мог сделать выводы и избегал повторения ошибок этих людей.

Итак, в гости к своим родителям приехал человек, заявивший, что он – одной с нами крови. Пусть так! В этой жизни бывает всякое. Иногда человек, затерявшись в тайге или увезённый врагами в неведомые дали, вынужден всю жизнь блуждать неведомо где, прежде чем ему удастся достичь родных мест. Но, придя в селение, он обращается к людям на родном языке, помнит имена матери и отца, помнит и чтит богов и духов. Этот человек обратился к нам на чужом языке, не знал ни своего имени, ни имён родителей, не почитал обычаи… Он даже не привёз с собой подарков, которые обязан был, согласно с нашими традициями, раздарить каждому из родственников! Разве после этого его можно считать человеком одной крови с нами, саха?

– Нет! – вскричали присутствующие, потрясая руками.

– Далее. Во время праздничного пира он не совершил жертвоприношение огню, а когда мать предложила ему самый лакомый кусок, он отказался. Разве это не доказывает, что он – наш враг?

– Враг, враг! – раздался озлоблённый массовый крик, и многоголосое это не замедлило его повторить.

– А вчера он совершил вовсе неслыханный поступок, – надрывным голосом, как опытный оратор, продолжал старик. – Он отнял у нашего покровителя и благодетеля жертву! Это неслыханно!

Толпа взревела:

– Побить его палками!

– Бросить обоих в реку!

Но шаман, подняв правую руку со скрюченными пальцами, заставил всех умолкнуть. Повернувшись к Ивану, он заговорил на ломанном русском:

– Зачем ты сюда пришёл, юноша? Ты не должен был здесь появляться.

– Я пришёл к своему дому… – ответил Иван.

– Здесь нет твоего дома! – прервал его старик. – Нет! Ты слишком долго прожил с русскими, впитал их культуру, их обычаи, их имя. От якута в тебе ничего не осталось. Ты – русский. Ты – чужак!