Магдален Нэб - Привкус горечи

— Вниз! Опускай ее вниз! Я не могу больше... — Они поставили ящик посередине маленькой комнатки и, согнувшись вдвое, тяжело глотали воздух, прижимая руки к груди. Один из них, со светлыми сальными волосами, затянутыми на затылке в хвост, вспотел так сильно, что по носу скатывались крупные капли пота и падали на блестящий пол. Голова второго, темноволосого и бритого, тоже блестело от пота. — Я думал, мы ее никогда не закинем в этот кузов. В следующий раз надо брать третьего... Ей-богу...

— Кроме вас, я больше никому не доверяю. — Казалось, Ринальди сам еле дышит. — Перенесите ее в заднюю комнату к реставраторам.

Ящик перетащили, хотя инспектор думал, что у грузчиков от натуги случится сердечный приступ. Стенка ящика была сломана, и инспектор увидел мельком каменные одежды, покрывающие скульптуру. Все тотчас исчезло за шторой, появившиеся вновь грузчики плотно закрыли за собой заднюю дверь.

Они ушли, не получив денег, лишь обменялись с Ринальди едва заметными знаками. Инспектор привык к подобным вещам. Он расследует убийство, а они пытаются скрыть от него оплату наличными без выписки квитанции. Половина проблем в любом расследовании вызвана тем, что люди утаивают очевидные факты, до которых инспектору нет совершенно никакого дела. Самое распространенное — это уклонение от уплаты налогов и супружеские измены.

Инспектор решил сразу сбить Ринальди с толку.

— Если не возражаете, я бы хотел спросить, вы всегда называете доставляемые ящики «она»?

— Что?.. О, понятно. — Ринальди смутился, но сразу взял себя в руки. — В этом ящике статуя богини Афины. Это уж точно «она». И, к сожалению, сильно повреждена дождями и солнцем. Я так понимаю, вам нужна информация о том, что случилось этажом выше, но, боюсь, не смогу быть полезен. Я очень мало знал эту женщину.

— Да, ясно, я слышал, она была очень замкнутой, не особо общалась с соседями.

— Совсем не общалась, насколько мне известно.

— Вы бывали у нее когда-нибудь?

— Никогда. «Доброе утро», «добрый вечер» на улице или на лестнице, не более того.

— Правда? Возможно, это только слухи, но кто-то упоминал, что между вами были некоторые разногласия...

— Это только слухи, как вы и сказали.

— Значит, никаких разногласий не было?

— Нет.

Инспектор замолчал, выдерживая паузу. Выигрывая время, он стоял неподвижно, пристально вглядываясь в Ринальди. Седые волнистые довольно длинные волосы лежали на воротнике спортивной рубашки. Морщины вокруг глаз придавали его красному лицу веселое выражение. Небольшой животик. Руки говорили о том, что ему скорее под семьдесят, чем под шестьдесят, тем не менее одет он был в голубые джинсы. Суетный человек, чья суетность не ограничивалась лишь попытками скрыть собственный возраст. По всей видимости, он любил с шиком совершать рискованные и прибыльные авантюры. Вполне возможно, как раз сейчас он проворачивает парочку таких сделок, и, даже если хоть одна из них связана с «дамой» в ящике, он просто посмеется над мыслью о том, что инспектор может представлять для него хоть какую-то угрозу. И, кстати, будет прав. Но инспектор и не собирался ему ничем угрожать. Он просто хотел его запутать, чтобы Ринальди сказал что-нибудь, все, что угодно, о своей соседке и таким образом прервал неловкое молчание. Продолжительность паузы всегда была обратно пропорциональна интеллекту и образованности опрашиваемого. Встречались такие, кто держался до конца: все допросы, потом суд, апелляция, тюрьма, смерть. Ринальди не выдержал и полминуты. Очень культурный человек.

— Послушайте, я уверен, вам известно выражение «нет дыма без огня». На вашей работе вы должны были привыкнуть к сплетням и уметь их правильно понимать.

— Да, конечно.

— Ну так вот, между нами произошла не ссора, а, если можно так выразиться, охлаждение отношений. Она пыталась мне кое-что продать, и предложенная мной цена показалась ей оскорбительной. Уверен, если вы посмотрите вокруг, вы поймете, что ее вещи вряд ли...

— Да-да. У вас вещи очень высокого качества, очень.

— Вот именно. Вы, разумеется, были у нее в квартире. Надо ли еще что-то объяснять? Все совершенно понятно и без того. Наверно, для нее эти вещи имели некую сентиментальную ценность, а поскольку она находилась в трудном положении и вынуждена была их продавать, ей могло почудиться, что я над ней насмехаюсь, и она начала плохо обо мне отзываться.

— Я понял. Но, по-моему, никто не говорил, что она действительно плохо о вас отзывалась. Так вы в итоге все-таки купили эти подсвечники?

— Что, простите?

— Возможно, я ошибаюсь. Я слышал, у нее были подсвечники, а сейчас их в квартире нет, поэтому я решил... если вы предложили слишком низкую цену, вероятно, она все же продала их кому-нибудь еще. Да, должно быть, так и есть. Вы были дома в тот вечер, когда ее убили?

— Насколько я понял, вы не знаете, когда ее убили. Предположительно, она пролежала в квартире несколько дней.

— В понедельник вечером. Об этом сообщили сегодня в утренней газете.

— Ясно. Я не покупаю газеты каждый день.

— Даже когда убивают ваших соседей?

— Даже тогда. Поскольку я едва был с ней знаком, меня это не очень интересует. Кстати, сегодня утром я разговаривал об этом деле с прокурором. Он приходил незадолго до вас. Оказалось, мы встречались раньше. На каком-то званом обеде.

— Неужели? Приходил до меня, так вы сказали? В таком случае мне лучше сейчас же найти его. Надеюсь, мы еще увидимся. Утро доброе! — И он отправился в бакалейную лавку по соседству.

Паоло, хозяин бакалейной лавки, оставив за прилавком своего шустрого сына, предложил инспектору присесть в кладовой за магазином и, позвонив в бар на пьяцца Питти, заказал кофе. Они по душам поговорили с инспектором.

— Вы слышали о ссоре или, как он это называет, об охлаждении отношений между продавцом антиквариата Ринальди и синьорой Хирш? — спросил инспектор.

— Ссора или охлаждение отношений? Я бы так не сказал. Она была в слезах, я отлично это помню. Она оттуда пришла прямо сюда вся в слезах, — ответил Паоло.

Синьора Хирш, элегантная, полная чувства собственного достоинства, — и в слезах!

— Я так ей сказал, я сказал: «Синьора, поднимайтесь наверх. Мой мальчик принесет вам ваши покупки. Вам слишком тяжело таскать воду». Знаете, у нее ведь была стенокардия.

— Правда? Вы в этом уверены? — уточнил инспектор.

— Конечно. У моей жены то же самое. Уже много лет не работает. Ей приходится беречь себя, и именно это я сказал синьоре Хирш. Я сказал: «Вы должны быть осторожны. Не надо таскать тяжести наверх по лестнице, пока здесь есть я. И расстраиваться тоже не нужно. Не стоит оно того, чтобы из-за этого портить свое здоровье». Правильно я говорю?